Она кивает, потому что больше ничего не остается. И пытается изобразить приемлемое выражение лица, как это делают Демаржеласс.
Затем она шепчет:
– Ты писала, что хочешь поговорить о своем завещании.
– Моем завещании?
Она кивает, еще больше понижая голос:
– Ну да, ты написала это мне в приглашении.
Конечно, я помню. Я старая и больная, а не слабоумная.
– Мы поговорим, – твердо произношу я. – Мы поговорим обо всем. Но только завтра, когда придет время. Ты поймешь.
Дарси неохотно кивает; что еще она может сделать? Я устанавливаю правила. Так было всегда. С тех пор, как умерла мать Ренье, а затем сам Ренье, я стала леди, которая руководила здесь всем.
Оливковые рощи шепчутся на ветру. От кустов доносится аромат розмарина. Мой взгляд устремляется к глиняным горшкам на краю террасы, затем к панораме моего маленького мира. Я помню, как впервые увидела Ренье, как он привел меня в особняк своей семьи. Моя семья была зажиточной, но богатство его семьи разорило мою. Мы познакомились благодаря нашим родителям; я понимала, что этот брак будет приятен моему отцу, а после смерти моей матери угождать ему стало моей первой и единственной работой. Но Ренье мне действительно сразу понравился. Он не слишком много болтал и не кичился своим состоянием. Он был тихим, невозмутимым, или, по крайней мере, тогда казался таковым. Красивый и высокий, с копной темных волос, которые всегда падали ему на левый глаз; со временем я стала нежно их убирать. Его мать была ключом к нашей дальнейшей судьбе. Я понимала это с самого начала, и он подготовил меня, рассказав, как произвести на нее впечатление (обсудить книги, особенно ее любимого Пруста) и как можно вызвать у нее отвращение (оставить еду на своей тарелке).
В первый раз находясь в шато, мы сидели на террасе, слуги подавали аперитивы, а затем ужин, и я остро ощущала, что она не сводит с меня пристального взгляда. Только когда я опустошила свою тарелку и отложила столовые приборы, она коротко кивнула Ренье. Затем она с мужем ушла, а мы с Ренье стояли на террасе, и он показывал виноградник, вишневые деревья, горы, а потом мы танцевали. Я даже не помню, играла ли музыка. Только приятные ощущения от пребывания в его объятиях, от того, что все казалось прочным и значимым. Когда мы были счастливы, мы обычно танцевали. Наше время для танцев длилось недолго.
Разговоры за столом возобновляются без меня. Завтрашний день не может наступить мгновенно. Возможно, мне не следовало приглашать их всех, подвергать такому риску. Потому что я должна признать, что эта щекотка в моем сердце, эта неприятная дрожь слишком мне знакома.
Это страх. И не только за себя.
Глава четырнадцатая
Джейд
Пожилые дамы отправляются спать, и вечеринка продолжается. Дарси заставляет меня подождать снаружи гостиной с моим шампанским, и, вернувшись, я вижу черные воздушные шары, праздничные растяжки, казу[45]. Свет приглушен, в камине ревет огонь. Мне что-то надевают на голову – я предполагаю, что это еще одна цветочная корона. Снимаю ее, чтобы рассмотреть. Черные цветы. Свежие, искусственные? Надпись готическим шрифтом «С днем рождения, Джейд». Дарси выложилась на все сто. Я знаю, что это она. Все это не в стиле Арабель, а Викс, может, и художница, но она не актриса, не конферансье. Я чувствую легкий укол от того, что не сделала того же для Дарси. За неделю до ее дня рождения я была измотана – мы с дочерью поссорились. Си была ужасно расстроена и сердилась на меня, потому что я не позволила ей сделать четвертый дайт[46]. Когда кто-то из моих близких злится на меня, я не могу расслабиться, пока не разрешу ситуацию. Но мое нежелание выкладываться на день рождения Дарси было еще глубже. Дело было в Лаксе и вновь купленной цепочке со звездой Давида, лежащей в бархатном футляре в ящике его комода. Я рассказала Дарси о том, что произошло. На самом деле, я сразу же позвонила ей. И хотя она была шокирована и говорила правильные вещи, я не могла не чувствовать обиды за то, что держала в секрете подлые поступки ее семьи – и что в итоге?
– Пастис-шоты! – объявляет Дарси, и я опускаюсь на диван, внезапно загрустив. Может быть, из-за мрака просторной гостиной с темно-серыми диванами, заваленными кремовыми подушками, проминающимися под моим телом, но в этой тишине сорок лет кажутся несущимся на меня поездом. Алкоголь. Мне нужно еще алкоголя. Я выпила больше обычного, но все же не перебрала. Конечно, не так много, как Дарси или Викс. Но я занималась дважды в день за неделю до приезда сюда, чтобы не чувствовать себя виноватой из-за неизбежных поблажек. Я заслуживаю еще выпивки. Я заслуживаю все чего захочу.