В конце концов, я расчетливо сделала себя незаменимой. Я понимаю, что многое в моей жизни было направлено на достижение этапов, которые другим людям кажутся простыми и легкими. Муж и дети. Все, чего я хотела, – это жизнь, как в книжке, но, возможно, у жизни на меня были другие планы. Может быть, именно поэтому мне все давалось невероятно трудно. Конечно, можно столкнуть валун с холма, но не стоит удивляться, что после этого будет сломана спина и все, что было хорошего внутри тебя, исчезнет.
Я представляю, как Оливер и Арабель занимаются сексом и рассказывают друг другу свои нелепые истории. «Дарси закатывает глаза, когда я предлагаю ей прочитать что-нибудь диковинное на моем телефоне. Ты и я… мы другие».
Все всегда по-другому, когда ты не с женой, не так ли?
Мы дали клятвы. Я не хочу вспоминать, но мои мысли все равно захватывают меня. Как я стояла перед алтарем на своей роскошной свадьбе в Траверс-Сити. Моя мама предложила мне выбор: свадьба или деньги. Она отложила кое-что из страховки моего отца; этот жест удивил меня нехарактерной заботливостью. Конечно, я выбрала грандиозное мероприятие. Но это было нечто большее, чем детская фантазия или желание голливудского финала. Я хотела, чтобы все смотрели, были свидетелями наших клятв. Я хотела, чтобы они были высечены на камне на глазах людей. Теперь я понимаю: каждый раз, давая обещания, мы одновременно лжем. Мы этого не хотим, нет, но по определению: обещания – это дела будущего. Как легко сказать, что ты вынесешь мусор завтра, когда сегодня вечером ты уютно лежишь в своей постели. Обещания – это то, что ты говоришь от имени своего будущего «я». Но будущие «я» по своей сути непредсказуемые, запутавшиеся люди.
Я также думаю о тех качествах, которые надеялась приобрести, став матерью. Не только о терпеливости, любви и прочем, но и о том, что я никогда не стану тем человеком, который говорит только о своих детях. Которая листает фотоальбом в любой подходящий момент. Затем из моей утробы вышли два человека, и все эти маленькие обещания самой себе вылетели в окно.
Так могу ли я винить Оливера? Да, я его виню. Я от всего сердца, черт возьми, его виню. За очень многое, не в последнюю очередь за то, что вот уже неделю я думала, что это Джейд. Я планировала… Ну, я не буду сейчас об этом. Сейчас речь не о моем браке. Мне нужно прекратить эти размышления, иначе я еще больше потеряю контроль. Сейчас речь о Grand-mère. Мне нужно поговорить с полицией. Узнать о результатах вскрытия и о Рафе.
Хотя в действительности я хочу свернуться калачиком и никогда не вставать с этой кровати. Но я не могу. Я взрослая, я мать, у меня есть обязанности. А еще я человек! Я слышу свой крик, когда валун откатывается назад, свободно падая и расплющивая меня. Ладно, хорошо. Я отряхиваюсь. Встаю. Я становлюсь роботом Дарси. Мне хорошо дается эта роль, я понимаю. Робот Дарси выходит, открывает дверь, спускается по лестнице. Достигнув подножия, видит, что Оливер стоит у входа.
Мила тут же бросается ко мне, утыкается в ноги. Я вопросительно смотрю на мужа. Он качает головой. Затем он открывает рот, и я прижимаюсь головой к волосам моей дочери. Она не знает о Grand-mère. Хорошо. Оливер, по крайней мере, в одном поступил правильно. Она едва знала прабабушку. Нам не нужно ей говорить. Как вы вообще объясните что такое смерть четырехлетнему ребенку?
Помню, как моя мама рассказывала мне о папе, что он отправился туда, куда ходят волшебники. Может быть, потому что я была под впечатлением от «Волшебника страны Оз». Или она просто сказала это, без обиняков, как говорит большинство вещей, не продумав их до конца. Целый год после этого я наряжалась в костюм Дороти и была по-настоящему одержима погодным каналом. Я была единственным ребенком на планете, который с надеждой ждал торнадо, молясь, чтобы оно ворвалось и забрало меня к отцу.
Я поднимаю Милу на руки.
– Мама, мама. – Она трет глаза.
Я пальцами приглаживаю ее волосы на чуть влажной головке.
– Ты только что проснулась?
Мила кивает.
– И когда я проснулась, мне было очень грустно, и я не знаю почему.
Я прикусываю губу.
– Я тоже иногда так себя чувствую, ангел. Грустить – это нормально.
Мила гладит меня по щеке, потом покачивается. Я опускаю ее на землю.
– Давай поиграем в прятки!
Она бросается прочь, в сторону гостиной.
Я смотрю на Оливера. Мое лицо не выражает ничего – ни хорошего, ни плохого.
– Где Чейз?
– С няней. – Он кашляет, отводит взгляд. На нем одежда, над которой я всегда шутила, что в ней он похож на голубику – бледно-голубые шорты с небесно-голубой майкой в сочетании с его темно-синими глазами. – Он все еще спал, а Мила захотела прийти. Я тоже хотел прийти.