Я не знала, что реконструкция – это мучительно долгий процесс, часть огромного медицинского мира, последствия которого могут полностью понять только члены клуба невезучих. Некоторым женщинам во время мастэктомии сразу устанавливают постоянные имплантаты. Другим, таким как я, это сделать не удается, поэтому процесс занимает больше времени. Сейчас на мои грудные мышцы наложен тканевый эспандер, напоминающий воздушный шар. (Всякий раз, когда мой хирург говорит «грудные мышцы», я чувствую себя мужчиной-культуристом). В течение нескольких месяцев он наполняет баллончики физиологическим раствором, чтобы моя грудь достигла нужного размера. Но пока мне удалось вернуть лишь болезненные половинки. Маленькие отвисшие комочки. Изюм на бревне.
– Мне жаль, – снова говорит Дарси.
«Мне жаль» – теперь мое самое нелюбимое словосочетание. Именно это сказал врач пять месяцев назад, когда пришли результаты биопсии. Именно это сказала Джулиет две недели назад, приняв решение прекратить общение.
– Все в порядке.
Все не в порядке, но Дарси в этом не виновата. И она была замечательной подругой весь период моей реабилитации.
И все же у меня в груди что-то болит, и совсем не там, где была операция.
– Как у тебя дела? – задает она вопрос, который я тоже ненавижу. Но у нее добрые намерения. Она звонит мне каждый день, чтобы поинтересоваться моим самочувствием.
– Отлично, – отвечаю я, как делаю всегда, стараясь говорить бодрым тоном. – Эй, где Оливер и дети? Я хочу поздороваться.
– Они уже уехали в город. – Подруга улыбается, но я знаю, что это дается ей с трудом. Дарси никогда раньше не оставляла детей, даже на ночь. Она супермама. И это не насмешка. Она действительно лучшая мама, очень любящая, очень вовлеченная. Но она чересчур тревожится. Каждая вещь, даже простая резинка для волос, в ее глазах становится опасным устройством, направленным на причинение вреда ее детям. Джейд тоже замечательная мама, но гораздо менее беспокойная. Все потому, что путь Дарси к материнству был иным, невероятно трудным. Похоже, она так благодарна, что у нее наконец-то есть дети, что хочет насладиться каждым мгновением рядом с ними и упреждать любую неприятность.
– Как ты себя чувствуешь после перелета, Викси? – Теперь Дарси смотрит пристально, будто старается уловить все виражи моих мыслей и понять, как я на самом деле.
Как я? Черт, если я бы знала. Я так хочу снова стать человеком без рака. И чертовски скучаю по своим сиськам, хоть вой. Я любила их, меня называли девушкой с идеальным бюстом. Раньше, когда в моде были топы, мои были сплошь с глубоким вырезом и блестками.
– Я в порядке, – наконец определяюсь я, прежде чем увести разговор в другое русло. – Боже, я и забыла, какой здесь воздух! Уже в аэропорту начинаю чувствовать вдохновение. – Я неопределенно жестикулирую, и моя рука пролетает в опасной близости от эффектной женщины в брюках палаццо, которая спешит мимо с кремовой булочкой. – Знаете, я уже несколько месяцев не могу заниматься творчеством. Может быть, Франция – это именно то, что мне нужно.
– Отлично! – Дарси морщит лоб, набирая текст.
– Так кто такой Раф?
– Новый садовник.
– Ах да, точно! Хочешь круассан? – Я отламываю кусочек.
– О боже! Да, пожалуйста. – Дарси разделяет мое убеждение в том, что углеводы и сахар входят в группу продуктов первой необходимости. Я даже не утруждаю себя предложением десерта Джейд.
Дарси одета в знаменитое платье инста-мамочек – Nap Dress[7], то самое, которое распродается в ту же секунду, как попадает на сайт. Честно говоря, его популярность ставит меня в тупик. Оно похоже на мешок из-под картошки с оборками и вырезами для рук, как у викторианской ночной рубашки. Волосы Дарси, оттенка клубничного блонда, теперь короче – подстрижены до плеч. И она напоминает мне ту застенчивую девушку, которую я впервые встретила на уроке рисования обнаженной натуры в Авиньоне, чье лицо было еще розовее, чем ее строгая гладкая укладка. Когда мы все закончили рисовать, ее охватил безудержный смех. Она даже не пыталась изобразить гениталии, полностью проигнорировав их существование. Тогда как мой взгляд был прикован к пенису, который я видела впервые. И в последующие десятилетия мой опыт общения с мужским половым органом сводился лишь к семинарам по рисованию обнаженной натуры.
Я не удивлена, что Дарси подстриглась перед поездкой. Серафина не одобряет длинные волосы. Кроме моих. Мой натуральный цвет – насыщенно-каштановый, но недавно я его немного осветлила. В попытке сделать что-нибудь, что угодно, чтобы отвлечься от печальных мыслей о некоторых частях моего тела. Парикмахер назвала мой новый оттенок «бронд» и заявила, что пряди подчеркивают оливковую кожу и оттеняют золотистые блики в карих глазах. Она божилась, что я могу сойти за двадцатипятилетнюю, и на несколько мгновений, когда она укладывала феном мои волосы, расточая комплименты, я снова почувствовала себя молодой и свободной хозяйкой упругих локонов. Я была словно щенок, жадно впитывающий похвалу. Назвала мастера доброй феей. Она улыбнулась, а затем выкатила мне непомерную цену за свои услуги.
7
Нечто среднее между ночной сорочкой и легким летним платьем, вещь, удобная для сна и достаточно нарядная для прогулок.