– Готова? – спрашивает Викс.
И я осознаю, что сижу, уставившись на термос.
– Готова. – Я завожу двигатель.
Мое самое любимое занятие на свете, помимо кулинарии, – вождение. Несмотря на, или, возможно, даже благодаря той автомобильной аварии, которая определила ход моей жизни.
Полагаю, я могла бы полностью отказаться от вождения. Либо каждый раз, вставляя ключ в замок зажигания, испытывать некий страх. Да, можно передвигаться по миру на цыпочках, пытаясь оставаться за безопасной чертой. Но жить по-настоящему – значит рисковать. И как единственный выживший в автокатастрофе, в которой погибли мои родители, я чувствую, что это мой дар, а также мой долг – жить по-настоящему. Считается, что у вас меньше шансов погибнуть, идя по улице, чем, скажем, прыгая с парашютом. Однако не в том случае, если вы стоите под строительными лесами, а они рушатся прямо на вас.
Так вот, когда я веду машину, по словам некоторых, как сумасшедшая, я чувствую себя абсолютно живой.
– Черт. – Викс вцепилась в ручку мертвой хваткой, ее волосы развеваются на ветру.
– Разве не здорово? – почти кричу я. Мне нравится, когда окна опущены полностью. В кондиционировании воздуха есть что-то удушающее. В нашем доме в Ницце у нас с Жанкарло всегда открыты входные двери и распахнуты окна, чтобы впустить морской воздух. Меня не беспокоит, если внутрь забредут насекомые. Позвольте им; это и их мир тоже. Я не из тех, кто визжит при виде паука. И от слишком частого использования кондиционера у меня появляется сыпь на коже. Дарси любит кондиционер.
– Ты водишь как маньяк. – Викс поднимает стекло.
– Ты это знаешь – и тебе это нравится.
Она смеется.
– Как ни странно, да.
Мы проезжаем поля пшеницы, луга с полевыми цветами и coquelicots[56], руины древнего каменного города Гланум на склонах Альпийских гор.
– О боже мой! – Викс прижимается носом к окну. Я воздерживаюсь от того, чтобы попросить ее не делать этого.
Пятна и все такое.
– Помнишь, когда…
– О боже! – Я смеюсь.
– Она была такой…
– Ну да.
Ветер делает нас мальчиками для битья. Это правильное выражение? Я только начинаю изучать американский английский и порой путаю идиомы. В любом случае невозможно разговаривать, когда такой ветер. Неважно – нам не нужны полные предложения, чтобы вспомнить про Гланум. Мы ездили туда вчетвером много лет назад. Несколько немецких туристов приняли Джейд, как всегда, одетую во что-то откровенное, за знаменитость. Они ходили за нами по пятам и исподтишка фотографировали ее. Джейд притворялась, что раздражена, но, конечно, ей нравилось внимание. Даже такие скромницы, как Дарси, любят, когда на них смотрят.
– Я все еще не могу поверить, что Серафина… – говорит Викс. – Это кажется нереальным.
– Знаю. Просто ужас.
– Нож… так дико.
Да. Это действительно выглядело именно так.
– Будто кто-то ненавидел ее, – говорю я.
– А?
Я закрываю окна наполовину.
– Будто кто-то ненавидел ее! – кричу я.
– О, да. – Викс кивает. – Как думаешь, почему Раф мог ее ненавидеть?
– Не представляю. Мы в любом случае точно не знаем, является ли мотивом ненависть. – Я вспоминаю кое-что, увиденное мной в криминальных шоу, которые нравятся Жанкарло. – Я как-то слышала, что существуют три мотива для убийства. Деньги, месть и тайна.
– Тайна? – переспрашивает Викс.
– Ну, вроде чтобы что-то скрыть. И тебе это не кажется странным?
– Что именно?
– Что Серафина хотела нам всем что-то сказать этим утром? Она сделала на этом акцент вчера вечером за ужином.
– Верно…
– Ну и как ты думаешь, что она хотела нам сообщить? Тебе не кажется, что это может иметь какое-то отношение к тому, почему ее убили?
– Не знаю, Бель.
– Да. Я тоже.
Некоторое время мы едем молча.
– Как же тогда Раф вписывается в это? – наконец не выдерживает Викс.
– Мы едва обменялись с ним двумя словами. – Я пожимаю плечами, поворачиваю в сторону города, улавливая приятный запах лаванды с близлежащего поля. Я могла бы проехать по этому маршруту во сне. Это моя самая любимая дорога на свете, потому что она ведет и к шато, и от него. Есть в жизни места – и люди тоже – которые подобны мечам с обоюдоострым лезвием. Лучшее и худшее невероятным образом объединено в одно целое.
– Это все просто безумие. – Я провожу рукой по своим волосам. Возможно, у меня более богатый гардероб, чем у большинства француженок-минималисток, однако я ценю художественный беспорядок – когда прическа растрепана, пуговицы расстегнуты, подводка небрежна.