– Вы разговаривали? – Я до конца не разобралась, какие чувства испытываю по этому поводу – хочу ли я выпытать у Бель все до последней крупицы о том, как дела у Джулиет, или я злюсь, что моя лучшая подруга действовала за моей спиной.
Арабель вздыхает.
– Она хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
– Она разговаривала и с Дарси, и с Джейд?
– Не знаю. Я так не думаю. Она знает, что мы с тобой…
– Ты моя самая близкая подруга после нее, – шепчу я. И это правда. «Мамы» и «Рианны». Мы вчетвером, но поделены на две пары. Полагаю, именно так возникают глубокие связи. Мы хотим быть не одними из трех, четырех или пяти, а половинками чего-то. Самыми особенными для другого человека.
– А ты моя, – отвечает Арабель. – Я разговаривала с Джулиет только из любви к тебе. У тебя…
Я киваю. Я тоже не могу заставить себя произнести слово на букву «р».
– А потом вы с Джулиет так внезапно поссорились. Ты ничего не говорила об этом.
– Я говорила.
– Не совсем. Только не о реальных причинах. Ты изложила мне версию, которую рассказала бы своему парикмахеру. – Я не отвечаю, просто играю со складками своего платья. – И не сказала, что ты делала в комнате Серафины этим утром? – продолжает Арабель. – Почему именно ты нашла ее?
– Я неважно себя чувствую, думаю, мне нужно прилечь, – наконец бормочу я, потому что иначе все всплывет наружу. Что вся моя жизнь – ложь.
Арабель снова заводит двигатель.
– Конечно, Викси.
– Прости, – говорю я, когда мы с грохотом несемся по дороге. – Я не хочу ничего скрывать от тебя.
– А я от тебя, – кивает Арабель. – Но иногда за секретами стоят веские причины.
Она имеет в виду себя и Оливера, и я больше не в силах утверждать, что это отличается от моей тайны, от моих поступков. Любые секреты разрушительны.
– Дарси, вероятно, больше никогда не будет моим другом, – грустно произносит Арабель, когда мы выруливаем на посыпанную гравием подъездную дорожку. Она быстро паркуется, и снова все замолкает. Солнце садится за виноградник. Это призрак заката – солнце-альбинос, устрашающе подходящее для этого дня. Оно едва различимо нависает над виноградными лозами у горизонта. Краски неба перетекают одна в другую – приглушенный голубой вверху, переходящий в желтый, затем в розовый, затем в лавандово-серый.
Солнце настолько слабое, что с трудом верится, что оно способно осветить хотя бы комнату, не говоря уже о всей земле. Я наблюдаю, как оно исчезает за горизонтом.
– Дарси может не простить тебя, – наконец говорю я. – Особенно если вы с Оливером… если вы…
Боже, я не могу себе этого представить, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух. Это касается не только Дарси и Оливера, есть еще Мила и Чейз. Арабель разрушит семью, заберет у детей отца. Это не похоже на то, как забрали ее родителей, не так безвозвратно. Но все же, мне кажется, что именно Арабель понимает эту ситуацию, как никто другой.
Как будто читая мои мысли, Арабель говорит:
– Я не хочу разрушать их семью, Викс. Поверь мне. Это последнее, что мне нужно.
– Хорошо…
– Скажи, что ты мне веришь. – Она хватает меня за руку с неожиданной силой. – Пожалуйста, Викс. Скажи, что ты мне веришь. Что ты не считаешь меня ужасным человеком.
– Конечно, я тебе верю. – Я вздыхаю. – Ты не ужасный человек, даже если я считаю твой поступок ужасным. Я всегда буду твоим другом, Бель. Но останусь при этом и другом Дарси.
– Конечно. – Она выглядит немного успокоенной. – Хорошо, может, нам уже стоит зайти внутрь? Я думаю, Mamie уже проснулась, хочу посмотреть, как она. – Она на мгновение закрывает глаза. – Для моей бабушки будет мучительно осознать то, что произошло.
– Понимаю. – Но понимаю ли я? Нет. Я могу только представить, что бы я чувствовала, если бы Джулиет так жестоко убили. При одной мысли об этом мне кажется, что весь земной шар падает мне на грудь.
– Mamie слишком стара. Она должна была дожить свои последние дни в мире и счастье. – Взгляд Арабель устремлен в окно, и я знаю, что она представляет себя и Оливера. Я знаю это, потому что все еще думаю о Джулиет. Истории привязанности других людей, особенно те, которые так жестоко разорваны на части, всегда заставляют задуматься о своей собственной. Такова человеческая природа, люди, в сущности, больше всего озабочены самими собой.
Я нежно кладу руку ей на запястье.
– Давай уже пойдем внутрь.
– Да. – Но она не делает ни малейшего движения, чтобы открыть свою дверь.
Я поняла. Часть меня, большая часть, хочет сказать ей, чтобы она развернула машину на подъездной дорожке и отвезла нас куда-нибудь еще, куда угодно. Несмотря на то, что убийца задержан, в особняке повисла мрачная атмосфера. Печально, когда то, что ты так сильно любил, может измениться в одно мгновение.