Как раз в этот момент парадная дверь замка открывается, и оттуда высовывается голова Джейд. Она кричит, но я ничего не слышу. Я выхожу из машины.
– Прости, что? – кричу я в ответ.
Джейд раздражена, я отчетливо вижу это издалека. Ее неестественный голос только усиливает это ощущение.
– Я спросила, где вы были так долго? Сильви встала и хочет всех нас видеть.
Арабель тоже открывает свою дверь и выскакивает наружу. Я было следую за ней, но она уже несется по тропинке между соснами к своей бабушке. Арабель врывается в парадную дверь и быстро исчезает. Я возвращаюсь за сумками, чувствуя, как Джейд провожает меня взглядом. Вытаскиваю покупки и тащу их под пристальным вниманием Джейд. Затем бросаю сумки у входа.
Джейд молча смотрит на них, потом снова на меня.
– Как Сильви? – интересуюсь я.
– Нехорошо. Совсем нехорошо. Но она хочет нас видеть.
– Нас? Она, должно быть, хочет видеть Арабель. Прости, мы задержались, мы…
– Всех нас, – перебивает Джейд. – Сильви говорит, что есть вещи, которых мы не знаем. И она хочет рассказать нам все. За ужином.
– Наконец-то, – усмехаюсь я. – Кто-то в этом доме хочет поговорить начистоту.
– Прошу прощения! – Джейд поднимает руку, чтобы преградить мне путь. – Это что, камень в мой огород?
– Нет… я всего лишь…
– Если уж на то пошло, почему ты оказалась в комнате Серафины этим утром? И позже тоже?
– Я думала, мы уже играли в эту игру. Почему же ты там находилась? – парирую я.
Мы пристально смотрим друг на друга. Если бы я не знала, что убийца Раф…
Нет, это безумная мысль. Стоп. Прекратить, пока все не стало еще мрачнее.
– Я так и думала! – Джейд ведет себя так, будто последнее слово за ней, будто сегодня утром я не обнаружила ее копающейся в гардеробе Серафины.
– Если у тебя есть дети, муж, деньги и дом в Хэмптонс, это не значит, что ты можешь заставлять меня чувствовать себя ничтожеством. Не в этот раз!
Я ловлю себя на том, что несусь в гостиную. Боже, откуда это взялось? Неужели я имела в виду то, что сказала? Полагаю, в некотором роде да. Забавно, как некие скрытые вещи, подобно тектоническим плитам, могут неожиданно вызывать небольшие землетрясения.
Глава двадцать третья
Джейд
Мы снова на террасе, во главе стола пустой стул. Передо мной тарелка с пастой pistou. Как объяснила Арабель, это лингвини с грибами и французской версией соуса песто, с петрушкой и зеленым луком в дополнение к базилику, а также со свежими сливками. Она говорит, что собиралась приготовить что-нибудь с томатной пастой, но отказалась от этой мысли в пользу более сытного блюда. Она замолкает, потому что все равно никто особо не обращает на нее внимания.
Я едва притронулась к своей тарелке – слишком много углеводов. Если бы я могла, если бы позволила себе разгуляться, то проглотила бы все до последнего кусочка. Слава богу, рядом нет Серафины, чтобы окинуть меня оценивающим взглядом, указывающим, что мне можно есть, а что нельзя.
Я снова смотрю на пустой стул. Рядом бедная Сильви, стоически поедающая свою пасту. Однако, понаблюдав несколько мгновений, я вижу, что она ничего не ест, просто медленно ковыряет вилкой содержимое тарелки.
– Mamie. – Арабель кладет руку на плечо своей бабушки.
Вилка Сильвии выскальзывает у той из пальцев.
– Je n’arrive toujours pas à y croire de[63].
Я не понимаю, что это значит, но звучит совершенно безутешно. Я отвожу взгляд, когда Арабель заключает бабушку в объятия. Раздаются приглушенные рыдания. Я чувствую, что у меня внутри все перекручивается, как если бы кто-то пытался выжать сухое полотенце. Звук чужой боли мучителен для моих ушей. Возможно, это из-за моего отца и той травмы, которую он перенес. Я генетически унаследовала не только гетерохромию, но и крики моих предков. Мой брат беспечен с детства. Почему-то он никогда не прислушивался к шагам папы, возвращающегося домой с работы, как это делала я. И по тому, как он закрывал входную дверь, или по тяжести его поступи я прикидывала, подойти поздороваться или спрятаться с глаз долой, опасаясь проявления его настроения, которое, как мне всегда казалось, могла регулировать я одна. Возможно, я просто слишком часто сидела в темных комнатах с отцом, слушала слишком много леденящих душу историй, успокаивала его, когда он просыпался ночью с криком, потому что мать перестала это делать, перепоручив его мне. Я всю свою жизнь пыталась излечить его, сделать достаточно счастливым, чтобы он мог жить настоящим, а не прошлым. И ничего не получалось. По крайней мере до сих пор.