Пятьсот тысяч евро садовнику, который собирал эти ужасные вишни? Я не могу сдержать своего негодования. Я вспоминаю о десяти тысячах евро, переведенных на мой счет, которые, по мнению бабушки, должны были решить мои финансовые трудности. Неужели она ничего не понимала в финансах? Предполагать, что такая относительно небольшая сумма может быть существенной для меня, и при этом Викс и садовник получают право на такие суммы? Какая-то бессмыслица. У меня такое чувство, будто это один из тех головокружительных аттракционов на ярмарке, которые в любой момент могут разлететься на части.
– Во Франции, как и в Америке, действует закон: убийца не может наследовать имущество человека, которого он убил, – говорит месье Дево. – Но, если месье Аршамбо виновен…
– Если? – снова не выдерживает Арабель. – Теперь кажется еще очевиднее, что это так. Деньги – фантастический мотив для убийства.
Месье Дево пожимает плечами.
– Я не в курсе расследования. Я сообщаю вам только те факты, о которых мне известно.
– Вы знаете, почему моя бабушка оставила такую крупную сумму относительно новому работнику? – тихо спрашиваю я.
– В мои обязанности как адвоката не входит выяснение мотивов клиента. Но, по-моему, Серафина упоминала что-то о его бабушке.
– Бабушке?
Месье Дево кивает.
– Серафина знала бабушку месье Аршамбо. Это все, что я помню. Больше она ничего не говорила.
Я фиксирую эту информацию. Его бабушка знала мою? Допустим, но даже если это так, почему она оставила ему столько денег в своем завещании?
– Кыш, кыш, – говорит Викс, пытаясь отогнать настойчивую ярко-синюю птичку, которая подлетает к нашему столу в надежде поковыряться в корзинке с хлебом. Ну, конечно. Здесь все живописно, даже животные.
У меня раскалывается голова.
– Мне нужно прилечь, – говорю я, вздрогнув. Я встаю, отодвигаю стул.
– Хорошо. – Месье Дево кивает. – И еще кое-что.
Я замираю.
– Это не имеет отношения к вам, Дарси. Вы можете уйти, если хотите.
Но конечно же мне необходимо это услышать.
Из своего кожаного портфеля месье Дево достает письмо.
– Серафина вручила мне это на случай, если с ней что-то случится; я должен отдать конверт Сильви.
– Мне? – Сильви практически бросается за письмом. Я завидую, но одновременно рада за нее. Я думаю о ее рассказе, как они с бабушкой писали друг другу письма. И теперь она получает одно из них с того света. Это, конечно, трогательно.
– Есть ли письмо для меня? – Я не могу удержаться и не спросить.
Месье Дево качает головой, не без сочувствия.
– Боюсь, только для мадам Сильви.
– Что она имела в виду, говоря, если с ней что-то случится? – уточняет Арабель.
– Да, – соглашаюсь я. – Это странно. Прямо так и сказала?
– И правда странно, не так ли? – пожимает плечами месье Дево. – В то время я думал, что она имела в виду свой рак. Но теперь я не так уверен, кажется, она догадывалась, что находится в опасности.
– Вы сказали полиции? – интересуется Джейд.
– Разумеется.
– Думаю, я отнесу свой чай наверх, – говорит Сильви. – Отдохну в одиночестве.
Теперь меня мучает еще один вопрос. Если бабушка действительно боялась Рафа, боялась за свою жизнь, то почему она оставила ему пятьсот тысяч евро?
Я наблюдаю, как Сильви встает, берет чайник и свою чашку и засовывает конверт под мышку. Арабель пытается забрать у нее чайник, но та отмахивается от нее.
– Оставь! Я вполне способна подняться наверх сама. Я делаю это гораздо дольше, чем вы все ходите по этой земле. – Она поворачивается и коротко кивает адвокату. – Bonne journée, Monsieur Deveaux[69].
Затем направляется в сторону дома.
Я опять вспоминаю ее слова о том, как она обычно пила чай и читала письма Grand-mère.
– Я тоже собираюсь отдохнуть, – объявляю я, затем понимаю, что уже говорила это и мое второе заявление излишне.
– Я плохо спала прошлой ночью. Мне тоже нужен отдых, – говорит Арабель.
Почему она плохо спала? Я сопротивляюсь желанию спросить, не потому ли, что она была в постели моего мужа? Нет. Оливер не стал бы. Не в квартире, когда рядом дети. Или стал бы? У меня такое чувство, что я вообще не знаю своего мужа и других близких людей.
– Я тоже хочу прилечь, – говорит Джейд. Неудивительно. Ей всегда не терпится побыть одной при любой возможности.
– Что ж, если все уходят… – Викс, как и я, никогда не любила вечера в одиночестве. Она берет круассан из корзинки. Я совершенно уверена, что прекрасная птичка только что клевала его, но я молчу. Это потребовало бы слишком много слов, слишком много энергии, которой у меня сейчас нет. Кроме того, я чувствую внезапный и очень острый гнев по отношению к Викс, которая отняла частичку любви моей бабушки. Пять миллионов евро любви, если быть точным. Я расстроена не из-за денег. Если мои подозрения относительно приблизительной стоимости имущества бабушки близки к истине, подарок Викс не сильно влияет на мою часть. Меня беспокоит его секретность, отношения, которые у них завязались и о которых я мало что знаю. И эти секреты, которые Викс все еще хранит, об их несостоявшейся встрече, о телефонном звонке.