— Этот адъюнкт… Он мне поможет? — спросил Ингвар.
— Он даст вам шанс дожить до весны, — ответил врач, избегая смотреть в глаза.
Ингвар вдруг заметил, что кресла в кабинете затянуты чехлами, а вместо эстампов и групповых фотографий, которые он видел в прошлые встречи, на стенах темнеют прямоугольники с дырочками от гвоздей. Вечером придёт медлительный сантехник и сольёт с батарей воду. Врач вернётся домой, выпьет хвойную настойку, полезную для желудка, пыхтя влезет в утягивающее бельё, чтобы потом не мучиться с пролежнями, запрётся в спальне и выпадет до весны.
Дожить до весны. А зачем доживать до весны?
Маленькая лохматая собака стукнулась мордой в чугунное кружево калитки и залаяла. Будто плотное облако ярости, зревшее внутри неё, теперь лезло наружу, через розовую пасть со слюнявыми зубами, подпираемое внутренним давлением. Собака лаяла с подвизгом, падала на брюхо, корчилась и билась, силясь поскорее выплеснуть этот смрадный яд.
Дул ровный холодный ветер, чёрные клёны, растущие у кирпичного забора клиники Святого Якоба, роняли багряную листву. По низкому небу бежали облака, то скрадывая, то отдавая солнце. Ингвар вдавил пуговку электрического звонка, и внутри здания красного кирпича с каким-то тусклым Memento на фронтоне раздался глухой звон. Ингвар подождал с минуту, слушая исходящую ненавистью собаку, позвонил ещё раз, но никто не отозвался, не открылась дубовая дверь, не сдвинулась в сторону плотная портьера. Ингвар развернулся и чуть не столкнулся с высоким худым стариком в чёрной флотской шинели, который неслышно подошёл сзади.
— Фу, Риппи! Фу! — крикнул старик собаке, и та, поперхнувшись лаем, истово завиляла хвостом. — Что ты здесь делаешь? Дразнишь моих терьеров?
— Мне нужен адъюнкт Абсалон, — ответил Ингвар, и взгляд старика упёрся в картонную папку, которую Хансен прижимал к груди.
— Заходи, — сказал он, отпирая калитку ключом.
Не говоря более ни слова, старик двинулся в глубь двора. С его спины свисал огромный пустой рюкзак. Ингвару ничего не оставалось, как последовать за ним. Терьер прыгал у старика в ногах, виляя от восхищения задом. Оборачиваясь на Ингвара, пёс скалил зубы. «Придурковатый санитар из морга, — с омерзением подумал Ингвар. — Или истопник. Или ещё невесть кто».
Они обошли здание, миновали крытые черепицей службы и оказались во внутреннем дворике, с трёх сторон окружённом стенами клиники. Старик вытянул из кармана ключи и склонился перед низенькой дверцей с надписью «Только для персонала». Разномастные терьеры, лежавшие по земле, бросились к старику, раздался скулёж и лай.
— Ну-ну! Тихо, шерстяные ублюдки, — сказал старик.
Дверь открылась, за ней оказалась крутая лестница в подвал. Старик повернулся к Ингвару и протянул длинную руку:
— Историю болезни принёс?
— Да. Как мне увидеть адъюнкта Абсалона?
— Сейчас он тебя примет, — ответил старик.
Ингвар протянул ему папку, старик вошёл в дверь и щёлкнул засовом. Ингвар уселся на лавочку, прислонённую к стене. Терьеры молча разбежались по двору, кроме яростного Риппи — он сел напротив Ингвара и пристально следил за ним из-под косматых бровей. Заморосило. Ингвар, закрыв глаза, постарался совершить ментальное усилие, сдвинуть иголку своей личности в другую, параллельную бороздку жизни, где всё хорошо, где он выпал, как обычно, в начале октября, где он остывает вместе с миром, а не как сейчас.
На лицо Ингвара упала тень, он открыл глаза. Никуда иголка не перескочила. Старик стоял перед ним, сжимая в руках картонную папку. Он вырядился в белый халат с чернильным пятном на клапане кармана.
— Адъюнкт Абсалон меня примет? — спросил Ингвар.
— Примет, — ответил старик. — Адъюнкт Абсалон — это я.
В кабинете было холодно. Абсалон махнул Ингвару рукой на кожаный диван, а сам уселся за огромный стол зелёного сукна. Солнце выбралось из-за туч, над лысиной Абсалона засияли мельтешащие пылинки. Телевизор с водяной линзой тихо бубнил на тумбочке в углу. Сначала Канцлер пожелал нации спокойного сна, потом появился располневший к зиме Понтифик с напутственной молитвой, потом появилась декольтированная дама и объявила Концерт № 4 фа минор Вивальди.
— Чушь, — сказал Абсалон, листая историю болезни.
— Что? — спросил Ингвар.
— Твоя надежда на шестую диапаузу — чушь, — Абсалон закрыл папку, поставил её на полку каталожного ящика и с грохотом его захлопнул.
— Человеку свойственно надеяться, — бледно улыбнулся Ингвар.