Кварц Шварц пил, и были ему эти рюмочки, что слону дробина. Да тут еще мысль о предстоящем рандеву.
Девочки пили и пьянели тоже по-разному, но у них это получалось как-то по-своему, по-женски. Геня на подмостках многотысячного театра вдыхала аромат искусственной розы. Лиля выпивала буднично: хозяюшка, пьющая следом за хозяином.
— Но, Нолик, дети! Как же без детей! — воскликнула Геня. — Дети это же всё.
— Генечка, вы превратно меня поняли, я не против того, чтобы мужчины имели детей, я против того, чтобы они имели жен… — Геня сделала такие страшные глаза, что у Нолика душа ушла в пятки, во всяком случае, он укатил на попятный двор: — Разумеется, это мнение одной стороны. Не вредно выслушать и другую. А что Иланочка думает?
Лиля была настроена весьма решительно.
— Я бы очень хотела иметь ребенка, воспитывать его. Вот Пашка, какой золотой ребенок, и не видно, и не слышно его.
Отвлечемся ненадолго. Пашка в самом деле был золото. Заточенный в родительской спаленке, он смиренно нес бремя своего обязательства. «Такова селяви, — как сказала бы Геня, — за минуту удовольствия платишь по расценкам хай-сезона». А Пашка еще пытался продлить наслаждение сверх отпущенных ему сил — что в характере человека, — продолжая есть конфеты, когда ему уже совершенно этого не хотелось. Предварительно он выстраивал их в боевом порядке. «Гумми-яин» и «Элит» были сирийцами и египтянами. Наши цукаты в шоколаде побеждали на обоих фронтах. Танки со звуком «уджж» проносились по родительской простыне, оставляя на ней следы. То один, то другой взмывал в воздух и пикировал на врага. Но победители несли и самые большие потери…
После того как все три армии были разбиты, Пашка продолжал издавать «уджж». Тяжко раненный в живот, он корчился на поле битвы, но в лазарет не шел, терпел.
— Если б я писал книгу для детей под названием «Честное зерцало», — сказал Нолик — то первый пункт гласил бы: «Детина, изыди».
— Да, — горячо поддержал Кварц. Кто-кто, а уж он-то знал, какая это досадная помеха — дети. — У ребенка должен выработаться условный рефлекс: собрались взрослые — марш к себе.
— А вы еще и физиолог, Кава. Не ожидал.
Кварц был польщен.
— Ну, а что… в самом деле… вот мой парень — воспитан же.
Стали хвалить Пашкино воспитание, всячески подчеркивая в этом заслугу матери. Геня снисходительно кивала, она мнила себя докой по части воспитания детей, в особенности полового, которому придавала особое значение. Здесь у нее имелись разные теории. В частности, считая необходимым приучать сына к виду тела, она ходила по квартире голая.
Только упала под стол вилка, как в дверь не преминули постучать — по-свойски, по-коммунальному.
— Воткнитесь! — зычно крикнул Шварц — по обыкновению, дверь была не заперта (коль Исраэль — хаверим).
Соседка зашла вернуть «милиционера с ВДНХ» — красно-синий жестяной параллелепипед. «Куда поставить?» Что обычно выражают лица попавших в атмосферу чужого веселья — то и выражало ее лицо: смесь брезгливости, превосходства и некоторой зависти. На неуверенное «может, посидишь?» ответила: «Как-нибудь в другой раз».
С ее уходом комплименты по адресу Гени продолжились. «Мать года», «Макаренко в колготках», «Геня гений». Лиля брякнула ни к селу ни к городу: «Не та мать, что родила, а та, что воспитала».
Нолик взял ее руку в свою:
— Умница, — и гладя ее руку, пропел Борису: — Как бык шестикрылый и грозный, мне снится соперник счастливый.
— Пение есть облагороженная рвота, — сказал Борис. Это были его последние слова. В следующую секунду он повалился на Лилю, которая завизжала. Хромолитография: «Девушка и мышь». Затем оба рухнули на пол. Хромолитография: «Падшие создания».
— Ююууум!.. — просигналила Геня, всем видом своим, поджатыми губами и заведенными к потолку глазами говоря: этого еще не хватало. Кварц ограничился кратким «опс!». Нолик сохранял ковбойскую невозмутимость:
— На вас, Иланочка, кажется, что-то упало?
Лилю из-под Бориса вызволяли: плита, настоящая плита. Сколько раз Бориса отваливали, столько раз он возвращался в прежнюю свою позицию.
— М-да, наш девиз — упругая пассивность, — заметил на это Нолик.
— Кавка, — сказала Геня тихо, — его надо в Пашкину комнату. (Можно сказать, все шло по плану.)
Без лишних слов Кварц подмел своим однополчанином пол: он был в ярости. «Сейка» на запястье показывала половину шестого, тремпистка, похоже, накрылась плащом — но нам его не жалко, ей-Богу, не жалко. Нам жалко Лилю: перепугалась, сломала ноготь, поехал чулок — до сего дня ни разу не надёванная пара. А прическа… Чем она краше и мудреней, а уж Лиля постаралась, тем неприглядней бывают последствия природных катастроф, от которых застрахованы разве что бритоголовые леди из Меа Шеарим[25]. На Лилином месте другая давно бы уже разревелась с досады, наша же мужественная девушка только тяжело вздохнула — и направилась в ванную.
25
Район религиозных ортодоксов в Иерусалиме, где многие замужние женщины острижены под машинку и носят парик.