Михаль однако не почувствовал к другу «белой» зависти. Он знал, как обычно клюет рыба в старицах, где стоячие воды: только вот такие глупые плотвы, что сразу заглатывают наживку, и будут браться, да и то не часто.
Михалю не везло. Клевали одни уклейки — рыба, которая совершенно не подходит для живцов: и великовата, и, главное, вытянутая из воды, не живет долго, превращается в кисель…
Михаль смотал удочку и пошел к Чэсю, надеясь там, на перекатах, где чистое песчаное дно, натаскать хоть пескарей.
Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вышел из-за поворота, было согнутое в дугу Чэсево удилище… Миг — и удилище со свистом выпрямилась, выбросив на берег широкую толстую плотву. Рыба забилась на песке. Она хавкала и шевелила красивыми золотисто-красными плавниками.
— Ух ты, — присвистнул Михаль, подбегая к другу. — Какие здесь ловятся!
— Тише, — Чэсь приложил к губам палец, — плотвы пугливые… Уже три такие, — похвастался он.
Сняв с крючка рыбу, Чэсь пустил ее в небольшую ямку, вырытую щепкой. Нацепил свежего червя, закинул удочку и застыл в ожидании.
Михаль нагнулся над ямкой. Действительно, в неглубокой мутной воде стояли одна возле одной и лениво шевелились три длинные черные спины.
— Как ты их ловишь? — шепотом спросил Михаль, сразу забыв про пескарей. — Какое дно?
— Да никакое… В провес…
«В провес» — то есть, поплавок подтягивается до самого кончика удилища., А грузик, наоборот, опускается до крючка. Хорошо ловить так, когда на реке сильное течение, которое намывает отмели, а потом сразу — яма или водоворот. Тогда вода опускает леску на дно, а поплавок на кончике удилища под небольшим углом прогиба эту леску — как бы «провисает» ее. Натянулась леска, «выпрямился угол» — все, подсекай и вынимай, рыба на крючке…
Тем временем у Дмитрока, что сидел на берегу староречья, вдруг начало так клевать, что он едва успевал менять наживку. Только коснувшись воды, поплавок начинал колыхаться, выплясывать и нырял. Все было бы замечательно… если бы хоть раз ловилось что-то человечное! А то — плотвичка с палец. Снимая с крючка очередную «кильку», Дмитрок украдкой оглядывался и в душе был рад, что друзья ушли далеко и ничего не видят. Самых резвых плотвичек пускал в консервную банку с водой — «скажу, нарочно хотел живцов наловить».
Наконец надоело, плюнул на все, смотал удочку, отнес к шалашу банку с наживкой, прикрыл травой. Вечерело, больше появилось комаров. Солнце опустилось до самых вершин деревьев за рекой леса. «Пойти поискать разве парней?» — Забеспокоился Дмитрок.
Но тут послышались голоса, шаги, и показались Чэсь с Михалем. Чэсь обеими руками, прижимая к животу, нес какой-то мешок. Это была его майка со связанными рукавами. Подошел к шалашу и молча высыпал на траву с хорошее ведро рыбы, одних плоток, толстых, широких, чуть не в локоть.
— Эх, вы, — Дмитрок отступил, стараясь незаметно отодвинуть ногой на траву банку со своим «уловом», — не могли позвать!
Но Михаль увидел, нагнулся, схватил банку:
— Что здесь, живец? Вот молодец!
Так Дмитрока и не пришлось оправдываться. Все были довольны.
— Ребята, вечереет, — взглянув на лес, в котором до половины скрылось солнце, сказал Михаль, — а работы еще непочатый край. Давайте в лодку, переправляйтесь на другую сторону и собирайте дрова. А я поставлю шнуры.
— А давай наоборот? — заспорил Чэсь.
— Пожалуйста. Только не забывай, что когда поставишь шнуры, а их всего четыре, то будешь чистить рыбу.
— Ну и что? Я люблю.
Однако и вечером отведать ухи им не пришлось.
Пока ребята съездили и вернулись из-за реки, пока Чэсь таскался по берегу, выбирая лучшее место для шнуров, пока, уже все втроем, перенесли дрова из лодки до костра — совсем стемнело. Успели еще почистить по одной рыбе, тогда Чэсь, вытирая о траву слизь и чешую с пальцев, сказал:
— Ай, надоело… Плотва еще живая, давайте сложим ее в сеть и пустим в воду у берега, пусть плавает до завтра, — и он широко, во весь рот зевнул.
«А как же «я люблю чистить?»» — Хотел напомнить Михаль, но поленился, потому что и сам уже хорошо утомился. Словом, никто не возразил Чэсю. Живых плоток в сети опустили в реку, привязав концы сети к ивовой ветке, почищенных — уложили в ведро крапивой, которая росла здесь везде и ее легко было нарвать даже в темноте. Ужинали молча, быстро, одной печеной картошкой с солью. Потом, зевая, один за другим забрались в шалаш. Последний, Михаль, не забыл даже окружить жилье веревкой — от гадюк.