Социальные платформы – концентрированное выражение этой идеи, они превратили ее в бизнес-модель и смысл жизни. Первая видеореклама Facebook напоминала нам, что вселенная «огромна и таинственна и заставляет задуматься, а одни ли мы в этом мире». Устанавливая связи, говорила реклама, «мы напоминаем себе, что не одиноки». Взаимосвязь – основа «великой нации», «нужна людям, чтобы иметь свое место в мире». Косвенно возможности интернета могли бы позволить платформам стать строителями нации. С появлением Twitter-революций та же самая волшебная субстанция должна была подавить старые режимы и привести к демократическому перевороту.
Но, как замечает Брюс Стерлинг, фантаст, пишущий в стиле киберпанк, связь – это не обязательно символ богатства и изобилия. В каком-то смысле бедняки еще больше должны ценить связь. Речь сейчас не о старом классическом стереотипе, будто «бедняки любят свои сотовые телефоны»: даже влиятельные круги не откажутся от тех возможностей, которые предлагают смартфоны и социальные медиа. Просто сильные мира сего по-другому взаимодействуют с машиной. Но любая культура, где настолько высоко ценится связь, должно быть, настолько же бедна в своей общественной жизни, насколько подавлена культура, одержимая счастьем. То, что Брюс Александер называет состоянием постоянного «психосоциального расстройства» в позднем капитализме, где жизнь подчиняется законам рынка и конкуренции и создает условия для роста показателей зависимости. Словно на смену социальным отношениям, разрушенным турбулентностью капитализма, пришли отношения аддиктивные.
Природа такой социальной нищеты просматривается в ситуации, типичной для человека, подсевшего на соцсети. Зачастую мы берем в руки смартфон, чтобы избежать той или иной социальной ситуации, при этом в реальности оставаясь в этой самой ситуации. Будто бы мы одиноки, но в то же самое время боимся близости. Мы придумываем, как имитировать заинтересованность в беседе, не отрываясь от телефона – для этого даже есть специальное слово «фаббинг». Мы испытываем эту странно отстраненную «равномерную бездистанционность», как говорит Кристофер Боллас. Мы, словно «умные» устройства, становимся узлами сети, обычными каналами передачи фрагментов информации. Мы дополняем планшет или смартфон так же, как они дополняют нас. Разочаровавшись в отношениях с людьми, мы выбираем машину.
За последние 20 лет в богатых странах, главным образом Европы и Северной Америки, произошло несколько очевидно радикальных социальных изменений. Во-первых, в большинстве этих социумов наблюдается резкий спад всех форм насилия, включая сексуальное. Практически в одно и то же время в этих странах внезапно сократились расходы населения на алкоголь и никотин, хотя их употребление исторически считается социальной нормой. Наконец, молодежь стала намного реже заниматься сексом. Пожалуй, странно, что молодое поколение более либерально в сексуальном плане, чем их предшественники, и в то же время чаще избегает самого секса.
Все эти тенденции объединяет одно: снижение уровня социальности. Об этом говорят и другие данные. Психолог Джин Твенге проанализировала поведение американцев, родившихся в новом тысячелетии, и пришла к выводу, что они горазда реже, чем их предки, гуляют, ходят на свидания или занимаются сексом[12]. В этом кроется одна из причин резкого падения показателей подростковой беременности. По ее словам, тенденция обусловлена повсеместным распространением смартфонов в 2011–2012 годах. Сигареты и алкоголь, как и пресловутый кофе, выступали в качестве своеобразной «подпорки» для социального взаимодействия. И совсем не случайно, если верить психоаналитику Дариану Лидеру, как только человек бросил сигарету, в его руках появился мобильный телефон – будто для общения лицом к лицу нам нужен некий посредник. Но смартфон – не совсем подходящая «подпорка». Это запасной путь, способ связаться с тем, кого нет рядом или есть, но только в виде письменного следа, призрака из машины.
12