— Слыхал, на севере якуты огненный гриб жуют. С собой носят в кожаном мешочке.
— Какой такой гриб? — изумился Ахи.
— Мухомор сушеный. Не всякий. Серый, кажется, годятся. Захотел веселиться
— пожевал. Говорят, лучше водки — голова утром не болит.
— О, шибко хорош гриб!
— Вот ты, Ахи, — продолжал Лукса, — кабана ругаешь, а зря. Хороший кабан. Такого большого кабаньего сердца я еще не видел. Ты, Ахи, наверно, тоже не видел?
— Чего так говори? — запальчиво возразил старик, но Лукса успел перебить его:
— Очень большой кабан. Давай, Камиль, выпьем за самого большого хорского кабана, — и с чувством поднял пустую кружку. Ахи, так и не поняв трюк сотоварища, насуплено сопел:
— Чего большой? Много больше гляди.
— Ох, и хитрый шеф у меня, — засмеялся я, уступая.
— Хитрецы в стойбище спят, а дураки в лесу сидят, — довольно хихикнул Лукса.
Ахи, оценив, наконец, ситуацию, преобразился, нетерпеливо заерзал и, что-то пробурчав набитым ртом, стал искать глазами свою кружку:
— Твоя молодец, Камиль! Асаса! — примиряюще сказал он, вылив свою долю. — Беда, как хорошо. Дай, однако, табачку, моя кончался.
Воспользовавшись переменой настроения Ахи, я, подавая коробку «Золотого руна», спросил:
— Ахи, как вы думаете, в чем секрет целебной силы женьшеня?
Подобревший старик не замедлил с ответом:
— Женьшень корень ученый. Долго живи — много знай. Своя сила хороший люди дари. Плохой люди не дари, — раскуривая трубку, старик ненадолго примолк.
— Одна ночь, — продолжал он, — цветок гори яркий огонь. Эта ночь корень копай — любой болезнь лечи. Умер — живой делай. Однако эта ночь корень трудно копай. Дракон береги. Только смелый дракон победи.
Беседовать с Ахи на отвлеченные темы мне доставляло огромное удовольствие. Опытный промысловик, знающий буквально все о повадках животных, народный делитель, шаман своего племени обо всем остальном он имел наивно-детские представления.
— Ахи, а вы верите в загробный мир?
— Чего такой? — заморгал он.
Лукса, жестикулируя больше обычного, стал объяснять ему по-удэгейски. Старик понимающе закивал:
— Я так знай: умри — под земли ходи. Под земля все живи. Река, тайга, звери, нижний люди. Только обратно живи. Старика молодой делай. Моя скоро туда ходи. Котомка готовил.
— А как же вы попадете туда?
— Вход найду — лыжня знай.
— Какую лыжню? — не понял я.
— На небе звездную дорогу замечал? Это лыжня к нижним людям. Там, где она в горы упирается, там как раз вход, — вмешался Лукса.
— А я вот слышал, что у вас умерших на деревья кладут.
— Зачем деревья? Земля ложи. Деревья только детка ложи. Земля детка ложи
— мамка больше детка нет. Мамка роди — сильно кричи, — продолжал разговорившийся Аки, — маленький юрта ходи. Одна промышляй. Шибко трудно роди. Моя старший мамка умри, детка умри.
— Так это у вас вторая жена?
Ахи внимательно посмотрел на меня сбоку.
— Мужика всегда два мамка бери. Самый худой мужика одна бери, — ответил старик. — Зачем так говори? Одна!
Поняв, что обидел старика, я постарался отвлечь его, сменив тему разговора.
— Ахи, а вы к какому роду принадлежите?
— Киманко я. Лукса — Кяляндзюга. На Хоре два рода. Больше нет. Раньше люди много живи. После худой болезнь умри. Кто один тайга живи — живой ходи.
— Зато прежде зверя, наверно, больше водилось?
— О! Беда как много было, — возбужденно закивал старый охотник. — Кабан, олень, куты-мафа, медведь шибко много было. Только соболь мало. Ружьё не купи — дорогой, собака! Сангми делай. На большой зверь — большой сангми — «пау» делай. Зверя много, ружья нет — кушай мало.
— А сколько же вы в те времена соболей добывали?
— Говорю, мало соболь живи. Два-три лови. Больше не лови. Соболь перевал живи. Шибко трудный охота. Один год пять лови. Второй мамка бери. Думал — новый котел, топор купи. Хуза все брал Что делай без ружья?!
Проговорив так допоздна, легли спать. А я еще долго лежал, перешивая заново события памятного дня.
ЧАСТЬ II
…Узнав тайгу, нельзя забыть ее.
ХУДАЯ ВЕСТЬ
Старики ушли в стойбище встречать Новый год. Пират увязался за ними — проведать гвасюгинских дружков. Мне же не до праздников. Нужно работать и работать. План горит. Но новых следов мало. За два дня нашел всего четыре тропки.
Все же до чего хорошо, что есть у нас зима, ложится снег, трещат морозы. Жителям жарких стран я нисколько не завидую. Никакого разнообразия — круглый год одно и то же — бесконечное лето, пекло без всякой передышки. А ведь, не познав холода, трудно по достоинству оценить тепло.