Где-то на грани его сознания мелькнуло, что всё так, как и должно быть, но большая часть мыслей упрямо билась в удивлении и испуге. Ему захотелось скинуть с себя покрывало, чтобы проверить настоящие ли у него ноги, и кисти, и глаза, и кожа. Эдвин дернулся вперед, но его остановили прозрачные нить, иглами застрявшие в венах. Иглы на нитях вызвали недоумение.
Что это такое?
Эдвин опустил тонкие и послушные пальцы на нити и с силой дернул, снимая их с себя. Что-то отчаянно запищало сбоку, ещё больше сбивая Эдвина с толка. Мужчина дернулся, отстраняясь от шума и странной вещицы, сейчас перемигивающейся яркими огнями. Слабость хлестнула его по локтям, повалила обратно на койку. Взгляд Эдвина уперся в ровный белый потолок.
Где я?
Комната была странной. Стены, ровные и зеленоватые, невысокий потолок сиял странными продолговатыми лампами без огня, но магия не чувствовалась в воздухе. Рядом стоял маленький стол, который украшала ваза с пышным букетом цветов и небольшой запиской, прикрепленной к ним. В комнате пахло свежестью и чистотой, а ещё доносился лёгкий аромат цветов. В одной из стен темнел широкий проем закрытых сейчас окон. С другой стороны блестела стеклянная дверь, отражая яркие огни удивительных ламп.
Дверь распахнулась, и в комнату влетела невысокая девушка в светло-зеленом просторном брючном костюме. Её волосы были схвачены сзади тонкой резинкой, обнажая изящную белую шею с завитками волос. Девушка выглянула за дверь и что-то прокричала туда. Откуда-то донесся топот и испуганное воркование. Девушка подскочила к Эдвину и, мягко придерживая, приподняла его, помогая сесть.
- Очнулся? – спросила она. В глубине ореховых глаз мерцали сердитые искры. – Живчик, как распрыгался. Зачем все капельницы вытащил? – она осмотрела его сгибы локтей, качая головой и недовольно продолжая бурчать. Эдвин расслышал каждый звук её речи, но не понял ни слова. Они все слились для него в мелодичное журчание, прерываемое гортанными глубокими звуками.
- Что? – переспросил Эдвин, с ощущением, что девушка говорит на другом языке, ему совсем незнакомом и в то же время, странно родном. Он тщательно обкатывал каждый звук на языке, пока не понял, о чем девушка ему говорит. – Что происходит?
Что происходит?
Его собственные мысли соскальзывали в пустоту, расслаиваясь на звуки и теряя смысл. Как будто его собственный язык стал ему чужим. Как будто он должен научиться думать по-другому. Он почувствовал огорчение, досаду и разочарование, но не смог сразу найти им определение. В комнату вбежала полная женщина в белом халате, она вместе с девушкой засуетилась вокруг Эдвина.
- Что происходит? – спросил он у женщин. – Что вы делаете?
Тучная женщина поджала губы, не ответив на его вопросы.
- Нужно сообщить родственникам, что он пришёл в себя и очень активен, - сказала женщина. – Сегодня Виктор Палыч на смене, он скоро придет на обход.
- Мне позвонить родственникам? – уточнила девушка. Женщина кивнула, и девушка вышла из комнаты.
- Что происходит? – резко спросил Эдвин, схватив женщину за полную руку.
Женщина расплылась в широкой улыбке.
- Ну чего ты разнервничался, карасик, всё у тебя хорошо, скоро доктор придёт посмотрит тебя, а там и семья приедет. Чудо какое, малышок очнулся и говорить начал!.. – её голос спустился до бормотания и мягко затих. Эдвин недоуменно смотрел на неё, пытаясь выловить из её речи смысл, где-то внутри загорелось желание громко заплакать, но мужчина легко от него отмахнулся. – Ты, главное, не пугайся. Доктор у нас большой и немного страшный, но ты ничего не бойся…
И она ласково провела на голове Эдвина пухлой ладонью, а потом вышла из комнаты. После женщин в комнату заходили другие люди: мужчина в белом халате (высокий и кустисто-бородатый. Раньше он едва до носа дотягивал бы Эдвину, но сейчас мужчине пришлось задрать голову на тонкой шее, чтобы только разглядеть его зрачки), пожилая женщина вместе с высоким молодым человеком (женщине ему вдруг померещилась его мать, умершая много лет назад, а в высоком юноше - брат, хотя Эдвин точно знал, что у него никогда не было родных братьев). Они все тревожно улыбались ему и что-то спрашивали, но Эдвин их почти не понимал. Чтобы понять их речь, он перекатывал каждое слово во рту, пробуя его на вкус, пока оно не просачивалось в сознание. На тихие всхлипывания пришедших ему хотелось тоже заплакать, пронзительно и громко.