– Что я, пьяная, чтобы опираться о ваше плечо? Несите меня на руках!
– Как на руках? – опешил Юдин.
– Разве вы не знаете, как носят женщин на руках? – хмыкнула Гертруда Армаисовна и закинула окурок в кусты. – Как жених несет невесту на брачное ложе.
– Вы, Гертруда Армаисовна, уже совсем хотите меня в грязь втоптать…
– Ах так?! – вспыхнула Гертруда Армаисовна. – Взять меня на руки – это все равно что быть втоптанным в грязь?! Мне кажется, что вы еще не знаете, что такое грязь… Что ж, скоро узнаете!
Она решительно встала со скамейки, но Юдин, мысленно изливая все известные ему ругательства и проклятья, подхватил ее на руки.
– А говорите, что не умеете, – примирительно сказала Гертруда Армаисовна, обвивая руками липкую шею Юдина.
Он занес ее в подъезд. В каморке консьержки свет не горел, окошко было закрыто занавеской. Юдин порадовался этому, но на этом радость кончилась. Едва Юдин попытался занести Гертруду Армаисовну в кабину лифта, как она вдруг широко расставила ноги и уперлась каблуками в алюминиевый наличник. Так делал сказочный Иванушка, когда Баба-Яга пыталась затолкать его в печь.
– Ку-у-уда? – игриво пропела Гертруда Армаисовна. – По лесенке!
– Вы переоцениваете мои силы, – задыхаясь, взмолился Юдин.
– У монгольского хана была богатырская сила. Тем более у Аль Капоне! Вперед!
И она показала кончиком туфли направление движения. «Что-то будет!» – думал Юдин, шаг за шагом покоряя ступени. Сердце в его груди колотилось со страшной силой, от пота насквозь промокли рубашка и джинсы. Неимоверным усилием воли он сдерживался, чтобы не бросить Гертруду Армаисовну в мусоропровод. На пятом этаже он долго отдыхал, прислонившись горячей и жирной, как свежая кулебяка, головой к стене. На седьмом этаже у него потемнело в глазах. Вдобавок Гертруда Армаисовна начала вываливаться из ослабевших рук, и Юдину приходилось подталкивать ее коленом под тощий зад. На свою лестничную площадку он взобрался словно запряженный в баржу бурлак. Толкнул ногой дверь и в то же мгновение услышал, как за его спиной клацнул замок. Когда обернулся, то успел увидеть, как спряталась за соседской дверью огненно-рыжая голова.
«Семь бед, один ответ!» – подумал Юдин. Он пребывал в таком состоянии, что, повстречай он в своей квартире генерального прокурора в мантии и парике, – ничего бы не добавилось к его избыточному отчаянию.
Захлопнув дверь, Юдин почувствовал громадное облегчение. Он сам не мог понять, что изменилось, почему вдруг появилась иллюзия необыкновенной легкости. Ведь Гертруда Армаисовна по-прежнему висела на его руках, и впереди был второй раунд тяжелейших переговоров. «К чему бы это?» – подумал Юдин и попытался поставить жестокую кровососку на ноги, но женщина накрепко обхватила его шею.
– Нет! Нет! – властно произнесла она и ножкой об ножку скинула с себя туфли. – На постель!
Юдин раскрыл рот, будто давал продышаться задыхающимся от негодования ругательствам, сидящим у него на языке, и понес Гертруду Армаисовну в спальню. Положил ее рядом со своим скомканным одеялом, на женино место. Пиявка вытянула ножки, блаженно зажмурилась и промурлыкала:
– Я немножко отдохну, а потом поговорим.
Юдин вышел из спальни, с какой-то зарождающейся идеей зашел на кухню, оттуда – в гостиную, затем в столовую… Это его дом. Его крепость. Родные стены. Все, что они видят и слышат, – навсегда останется в глубокой тайне, под замком. Вот отчего это живительное чувство облегчения! Здесь никто их не видит! Никто не подсмотрит, что происходит, никто не подслушает, не сфотографирует. Очень ценное качество. Позволяющее игроку почти безгранично импровизировать… А почему почти?
9
Он грыз ногти и кидал взгляды на многочисленные зеркала, развешенные по всей квартире. Не так уж он плохо выглядит! И совсем не кажется жалким и беспомощным. Разве что немного растерян. Зато глаза страшные, полные предчувствия большого события. Глаза воина, правителя и поработителя!
Юдин снова зашел на кухню, выдвинул ящик, где лежали ножи, взял самый тяжелый тесак, отрезал кружок колбасы, съел, не почувствовав вкуса… Шкурку кинул в мусорный пакет. Этот маловат. Где-то под мойкой Мила хранила большие пластиковые мешки, в которые запросто сто килограммов картошки войдет… Он наклонился, пошарил рукой под мойкой… Полезная вещь, очень полезная для хозяйства вещь… Ни о чем конкретном в эти минуты Юдин не думал. Он просто купался, кувыркался в чувстве облегчения. Будто с него сняли тесный костюм, не по размеру маленькие ботинки и в одних трусах посадили за стол, ломящийся от яств. Ешь, пей, веселись от души, от пуза! Нет ни диет, ни страха отравиться или подавиться, и хозяева не считают пирожки.
Он вернулся в спальню. Гертруда Армаисовна целомудренно прикрыла свои копытца краем одеяла.
– Ну, давайте продолжим наш разговор, – сказала она.
– Я согласен, – сказал Юдин на удивление покладисто. – Только мне нужны гарантии.
В глазах Гертруды Армаисовны появился интерес. Она взбила подушку, чтобы лечь повыше и лучше видеть Юдина.
– Еще разочек, – попросила она. – Что вам нужно?
– Гарантии того, что видеозапись не попадет ни директору банка, ни в милицию, ни на телевидение. Никуда! Она должна быть уничтожена.
– Принимаю, – кивнула Гертруда Армаисовна.
– Звони своему сообщнику! – потребовал Юдин.
– Сначала отдайте мне деньги!
– Ага, щас! Я отдам тебе деньги, а Пушкин поднимет тревогу!
– Он поднимет тревогу, если я не позвоню ему… Ах, батюшки! – вдруг воскликнула она, глянув на маленькие золотые часики, сверкающие на ее запястье. – Это уже пятый час утра? Я должна была позвонить ему ровно в четыре!
– Что?! – завопил Юдин и почему-то кинулся к окну, словно готовился увидеть облепивший дворовые кусты, деревья, козырек подъезда батальон спецназовцев.
– Спокойненько. Без паники, – виноватым голосом заговорила Гертруда Армаисовна, выуживая за шнурок спрятанный на груди мобильный телефон. Она сама не на шутку испугалась. – Сейчас я ему позвоню. Может быть, еще не поздно…
– А если поздно?! – выходил из себя Юдин, заламывая руки. – Какие тебе деньги? Да я сейчас придушу тебя!