Выбрать главу

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО

5 июня 1998 года, Переделкино

ЩЕЛИ В ПЕРРОНЕ

Его мать была продавщицей газированной воды.

Она вечно боялась, что ее ограбят, и ежедневно к двенадцати ночи он должен был приходить к ее голубой тележке у кинотеатра "Форум" и сопровождать с выручкой домой.

Ему было десять лет, но как-никак он был хоть и маленький, но мужчина. С ним ей было спокойней.

Правда, она доверяла ему нести только бидон со слитым из стеклянных колонок сиропом и стаканы, а выручку она несла все-таки сама в небольшом кожаном бауле.

Когда они приходили в комнатку на Четвертой Мещанской, она ставила чайник на электро-плитку и начинала считать деньги. Деньги были разные: деньги-новички и деньги-инвалиды. Крупных бумажек у нее было мало. Сторублевки выглядели величаво, как осетры среди многоликой плотвы пятерок, трешек, рублей.

Его обязанностью было считать мелочь. Он составлял из монет аккуратные стройные столбики - в каждом столбике было на рубль мелочи.

Раньше это занятие нравилось ему, но когда превратилось в обязанность, нравиться перестало.

Однажды утром я зашел к его матери, чтобы занять десятку до завтра. Мальчик подклеивал рваные рубли. Увидев меня, он покраснел.

- Денег стыдится, - сказала мать - Не понимает, сколько в них пота вложено. Ничего, жизнь объяснит ему, что такое деньги.

И сунула мне десятку. Взаймы она всегда давала только заклеенные деньги.

Мальчик втайне радовался, видя наступление автоматов на редеющую армию продавщиц газированной воды. В самом раннем детстве он мог часами простаивать около голубой тележки, глядя, как в граненые стаканы с шипением бьет струя, рождающая веселые серебряные пузырьки.

Но однажды на кухне он увидел, как его мать разбавляла сироп. После этого шипящая струя, управляемая ее рукой, перестала быть красивой.

Но его мать ошибалась, говоря, что он не любит деньги. Деньги он любил. Но деньги особенные.

Однажды он мне сказал:

- Дядь Жень, хочешь, я тебя возьму с собой?

- Куда же это ты меня хочешь взять?

- Искать деньги.

- Где же это их можно найти? - полюбопытствовал я.

- Можно. Я покажу.

Мы сели на трамвай и поехали к Ярославскому вокзалу.

- Здесь? - спросил я.

- Нет, - серьезно ответил он. - Здесь перрон бетонированный. Надо за город.

Мы сели в электричку и вскоре сошли на пыльный деревянный перрон. Мальчик спрыгнул с перрона и знаком попросил меня сделать то же самое. Я повиновался.

- Здесь, - сказал мальчик и указал под перрон.

Я, нагибаясь, последовал за ним.

Мальчик с торжеством взглянул на меня и царственно обвел рукой тайный для всех других мир. Этот мир на меня никакого впечатления сначала не произвел. Куча самого разнообразного мусора - пустые бутылки и консервные жестянки. Да и темно, как ночью.

- Подожди, сейчас будет солнце, - сказал мальчик.

И вдруг где-то там, высоко над перроном, солнце, видимо, вышло из-за облаков, и щели перрона пронизал свет.

Словно лампочки, белоснежно засветились крепенькие шампиньоны. В лилово-мерцающей полыни, которой поросла земля под перроном, загадочное сияние стали испускать консервные жестянки, ставшие похожими на морские раковины. Но самое удивительное было - щели в перроне.

Тонкие лучи, проникающие сквозь них, перегораживали это подземелье прозрачными световыми стенами на множество узких длинных коридоров. В лучах роились мельчайшие пылинки, и лучи, казалось, дымились.

- А где же деньги? - спросил я.

Мальчик показал мне на горстку монет, пересыпанных землей, которые он уже успел подобрать.

- Они падают в щели, - объяснил он. - Но самое интересное это не когда они уже упали, а тот момент, когда они падают.

Мы подняли головы и стали смотреть на щели.

Перрон мерно поскрипывал от чьих-то шагов, как корабельная палуба.

До нас доносились обрывки разговоров, даже какая-то песенка под гитару.

Песенка была немудреная, но хорошая. И особенно хорошая, потому что мы ее слышали именно отсюда.

В одну из щелей что-то упало.

- Вот и монета, - сказал я.

- Нет, это окурок, - спокойно объяснил мальчик. - Монеты падают красиво...

И вдруг я увидел, как в щели над моей головой что-то ослепительно сверкнуло и, скользя по лучу, упало мне прямо в ладони.

Это была монета. Пятнадцатикопеечная.

Было действительно здорово.

- Правда, красиво, - сказал я.

- Вот видишь, - гордо ответил мальчик.

Мы с ним еще долго сидели под перроном, и много еще раз монеты, ослепительно сверкая, скользили к нам по лучам солнца. И даже если они были медными, то хоть ненадолго становились золотыми.

Выйдя из-под перрона, мы уселись на траву, и он стал пересчитывать деньги.

Когда его заставляла считать деньги мать, это было совсем другое.

Прежде чем положить каждую монетку в свой столбик, он бережно стирал с нее пыль.

Набралось два с половиной столбика.

Послышался шум приближавшегося поезда.

- Надо возвращаться, - сказал мальчик. - Я еще уроки не сделал.

Мы вскочили и побежали к поезду.

Когда он уже тронулся, я вспомнил:

- А деньги-то мы с тобой, брат, оставили!

- А, это неважно... - сказал мальчик.

И я понял, что ему это действительно не было важно.

1960 г.