Бабка прыгает с посудою,
Убирает за гостями,
Огурцы относит грудою,
Сыплет семечки горстями.
Дед храпит весьма уверенно,
Пасха — это так чудесно,
Всё цветёт, свежо и зелено,
Подгуляли — всем известно.
Ну, когда ещё попраздновать,
Да собрать родню любезную?
С пьянкой весть благую связывать —
Логика почти железная!
«В грязь нисколько не ударено,
Все довольные остались,
Холодца и щей наварено,
И вареники удались.
Самогонка словно слёзонька,
Ажно, где такую пили?
Там, на кладбище берёзонька,
Вот, покойных навестили…
У Аксиньи сын бессовестный,
Ольга пьет вовсю извозчиком…»
Бабка причитает горестно,
Вытирая слёзы кончиком
Старого платочка белого,
Керосинку протирает,
«Я на пять минут присела бы,
Да помощниц не хватает.
Поднимайся, детка, я тебя
Уложу, моя кровинка.
Уморилась, знамо, затемно
Встала… дай поглажу спинку…
Спи, твоя уснула скрипочка,
Ах, ты, жалкий мой дитёночек.
Спи, пойду запру калиточку,
Да насыплю курам корочек…
Сам Христос воскресе, милая,
Он теперича меж нами,
И тебя своею силою
Он укроет. За горами,
За долами жил он в городе,
Был учителем чудесным,
Кто и в голоде и в холоде
Слит с дыханием небесным.
Не гордился и не чванился,
Был велик в своей огромности,
Он о людях так печалился!
Да они лишились скромности…
Завтра утром разговеемся,
И зажжём с тобою свечку,
Чаем с куличом согреемся,
Да протопим малость печку…
Дед напился, дураком дурак,
Ах ты, горькая судьбина!
Раздери его совсем растак,
Плачет дедова горбина…
Ладно, завтра поквитаемся,
Спи, любезная голубочка!
Все мы бабы так-то маемся…
Измаралась твоя юбочка…»
«Ах, моя Россия, что с тобою…»
Ах, моя Россия, что с тобою
И за что не любишь ты детей?
Столько неба, шири и покоя,
Столько потрясающих идей…
Всё тебе во славу и во здравье,
За тебя — и голову и грудь,
За твоё великое державье
Нам ни охнуть только, ни вздохнуть!
Так за что же ты нас жмёшь и топчешь,
И шлифуешь нами столько плах?
Только перед швалью ты не ропщешь,
Ты — рояль, оставленный в кустах.
Ты, Россия, петь привыкла хором,
Всем твоим солистам рвут язык
Оттого, что несусветным вздором
Ты считаешь одинокий крик.
Ладаном твой дух плывёт печальный,
Отпеваньем — гимна старый звук…
Ты сравнима с площадью вокзальной,
А народ твой — инвалид без рук.
А твои палатные медбратья,
Отожравши морды и тела,
Носят только «фирменные» платья
И вершат «великие» дела…
«Гаснет день в моём окошке…»
Гаснет день в моём окошке,
Тлеет за рекой закат…
Словно ягода — морошка,
Солнца плазменный снаряд
Между двух столбов высотных
Канул в ночь, за горизонт,
Отзвучал тысяченотно
Город, сбросив смога зонт.
Тучи серо-голубое
Растрепалось полотно,
И покрылось сизой мглою
Неба гнутое стекло…
О любви
Кто думает, что знает о любви
То, что, возможно, многим и не снилось,
Как это чувство он ни назови,
Оно не всякой свойственно крови,
Ведь в мире так немного изменилось.
И те, кто принимают за любовь
Лишь половую возрастную тягу,
В «победах» упиваясь вновь и вновь, —
Те насыщают пустотою кровь
Под чувственную глупую отвагу
И разоряют души и тела,
Кичась своим зазорным пустоцветьем,
Ведь старость потому и «не смогла»,
Что молодость бездумно увела
Всю свежесть чувств в обычное бесцветье.