Поодаль молчаливо стояла небольшая группа местных жителей. Карай кидался, злобно лаял на них, свирепо щерил свои жёлтые клыки, охраняя у облезлой стены школы трупы боевиков. Подлетела уляпанная грязью «бэшка», с которой соскочил майор Сафронов. Его в силу своего собачьего характера Карай уважал, он чувствовал в том скрытую силу, которая проскальзывала и в требовательном голосе и в независимом поведении, видел, как все беприкословно слушались майора. Сафронов, не обращая внимания на лающего Карая, прямиком направился к понурым солдатам, курившим у крыльца. Вдруг заорав, он стал яростно трясти Степана Исаева, вцепившись тому в «разгрузку». Отпустив «собровца», подошёл к убитому капитану. Долго стоял над ним с обнажённой головой. Карай снова заскулил, с надеждой втягивая запахи. Потом подъехал «Урал» с изрешечённой осколками кабиной, на который погрузили убитых и всего трясущегося ненавистного ему долговязого Мирошкина, и больше кобель недруга своего никогда не встречал. Гоби тоже.
— Совсем паршиво, — сказал Виталька Приданцев, сдерживая рвущегося с поводка Карая. Они находились на большой открытой веранде. Тут же были сержант Елагин, Трофимов по прозвищу «Конфуций» из СОБРа и двое раненых десантников. Один из них довольно серьёзно ранен осколком в ногу около паха. Другой получил ранение в лицо, в щеку. Где-то рядом на соседней улице шла интенсивная перестрелка. Слышались длинные автоматные очереди, перекрываемые гулкими выстрелами «бэтээра». Когда Конфуций попытался выглянуть из-за угла, очередь из ПКМа исковыряла все вокруг, спугнув носившихся по двору обезумевших кур. Одна их которых, кудахча, сперепугу вспорхнула на веранду, где нашли убежище бойцы. Рябая курица, осторожно ступая, вертела головой, окидывая непрошенных гостей подозрительным взглядом.
— Душманская морда! — зло выругался лейтенант Трофимов, сплюнув. — И гранату не бросить, не с руки! И «вогов» нет! Зараза!
— Как он? — кивая на десантника, спросил он у Елагина.
— Херово! — сказал сержант тихо, вытирая о побелённую стену окровавленные пальцы. — Дрянная рана! Как смог перетянул! Срочно надо мужика эвакуировать! Большая кровопотеря!
— Аа! Аа! Бляди! — страшным голосом заорал от боли раненый, отворачивая искажённое гримасой обоженное лицо. В дальнем углу, опустив голову, облокотившись на перила, харкал, не переставая кровью, второй. Пулей или осколком десантнику прошило щеку навылет, задев нижнюю челюсть и язык.
— Спускай кобеля! Вашу мать! — захрипел лежащий. Витальку бил озноб. Карай это чувствовал. Состояние вожатого предавалось собаке. Она нервничала, злобно скаля клыки. Из пятерых только Конфуций не суетился.
По серому небу, ползли рваные свинцовые тучи. Наконец-то, они разродились. Заморосил редкий мелкий дождь. Трофимов сделал ещё одну попытку выглянуть из-за укрытия. Опять длинная очередь заставила «собровца» отпрянуть назад.
— Выскочить не успею, срежет сука.
— Как в мышеловке сидим, бля!
— Давай Карая! Пока какая-нибудь блядь из «граника» не долбанула по веранде. Камня на камне не останется!
Виталька, отстегнув карабин, с трудом удерживал за ошейник рвущегося кобеля, который буквально тащил его за собой из укрытия.
— Пускай! — крикнул Конфуций, когда вражеский пулемётчик, укрывшийся за дорогой, сделал паузу.
Как Карай пролетел опасное расстояние до врага, он не помнил. Сиганув через забор из сетки-рабицы, он вцепился в пулемётчика, который, укрывшись за саманным сараем, в это время пристёгивал к ПКМу «короб». Разъярённый пёс сбил «чеха» с ног и остервенело рвал на части…
Ревущую уляпанную БМП подбрасывало на ухабах, мотало из стороны в сторону по разбитой вдрызг дороге; и она неустанно клевала носом, натужно попыхивая вонючим дымом. Карай, Приданцев и сержант Головко возлежали на замурзанном полосатом матраце, разостланном на броне рядом с пушкой. Сзади, упираясь уделанными гряью сапогами в притороченное бревно, уткнувшись обветренными отрешёнными лицами в отсыревшие поднятые воротники, сиротливо притулились фигуры Секирина, Привалова и Самурского. Колонна с плановой «зачистки» возвращалась домой. Карай, навострив уши, смотрел блестящими чёрными глазами, то на серый безжизненный лес по краям дороги, то на маячивший перед «бээмпешкой» урчащий «Урал», который то и дело юзил по жидкой грязной дороге. Кобель, изредка поворачивая голову к Приданцеву, тыкался холодным влажным носом в рукавицу кинолога. Он чувствовал, что они возвращаются домой, на базу. Но, не знал, что до базы он так и не доедет, как и ласковый «собр» Савельев, как и несколько «вованов», устроившихся на броне идущих следом «бэшек». Что, через пару минут, вон за тем поворотом, колонну ждёт огненный смерч.
Самурай
Виталька Приданцев с широко открытыми глазами на обоженном лице безучастно смотрел в пустоту и монотонно мычал. Лейтенант Капустин, перевернув его на спину, трофейным кавказским кинжалом вспорол окровавленный, обгоревший рукав бушлата и наложил ему жгут чуть выше локтя.
— Укол, давай! Да, быстрей же! Чего телишься! — прикрикнул он на прапорщика Филимонова, который, прижимаясь всем телом к опорному катку, трясущимися руками копался в сумке. У него под ободранным «шнобилем» как у кота во время драки в разные стороны топорщились рыжеватые усы, и подёргивалась щека.