— Кто там ещё? — проворчал сердито тот, усаживаясь на нары, с трудом продирая глаза.
— Гаврош, твой заявился! Иди встречай, «Макаренко»!
Гурнов выглянул, щурясь от яркого солнца. У шлагбаума в стоптанных десантных ботинках маячил Санька и широко во весь рот приветливо улыбался. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял маленький чумазый пацанёнок лет пяти. Который, вцепившись ручонкой в Санькину куртку, испуганно смотрел на военных.
— Пропусти! Это ко мне! — крикнул старший лейтенант Волкову, который «месил грязь» на посту.
Мальчишки, обойдя заграждение из колючей проволоки, подошли к стене, испещрённой многочисленными оспинами от пуль и осколков.
— Ну, здорово, Санчес !
— Здорово!
— Братишка твой, что ли? — омоновец, сладко зевнув, кивнул на кроху.
— Нет, это Мурад! Живём вместе! У него тоже родичи погибли!
Чёрные блестящие как вишни, глазёнки малыша исподлобья затравленно выжидательно, не мигая, смотрели на Гурнова. На бледном худеньком личике видны были следы потёков от слез. Одет он был зимнюю болоньевую куртку; на ногах женские резиновые сапоги с продетой верёвкой через прорези в голенищах, чтобы не сваливались с ног. Смуглый, в натянутой на уши, когда-то голубой, шерстяной шапке, он был похож на маленького цыганёнка, которые попрошайничают по вокзалам и подземным переходам.
— Как мой Серёжка, — подумал Гурнов, взглянув на его сопливую мордашку. — Только моему, наверное, поменьше будет. Да и щеки пухлее.
— Ну, как дела, пацаны? — бодро спросил он, присев на корточки перед шмыгающим носом мальцом и поправляя тому криво торчащую шапку. — На рынок навострили лыжи?
— За добычей, вот идём! Может что-нибудь обломится. Андреич, у тебя закурить не найдётся? — делая хитрую физиономию, Санька, как-то замялся и сплюнул себе под ноги.
Гурнов усмехнулся и достал из кармана пачку.
— На, держи, брат! — старший лейтенант вытряхнул с пяток сигарет в ладонь мальчишки.
Санька лихо заложил одну за ухо, а остальные бережно спрятал в карман.
— Санек, все хотел тебя спросить. Может, у тебя документы какие-нибудь сохранились? От родителей! Может, фотки какие-нибудь. Если найдёшь, принеси. Соседей поспрашивай. Может они чего знают. Поищем твоего дядю.
— Как его, блин, теперь найдёшь? Если даже не знаю ни фамилии, нигде живёт.
— Ну, это уж, шкет, не твоя забота.
— Посмотрю, вроде осталось несколько фотографий.
— Сказал, найдём! Значит найдём!
— Ладно, Андреич, мы пойдём! Некогда нам! — почему-то заторопился, вдруг погрустневший пацан.
— Погоди, старик, я сейчас! — Гурнов нырнул в бетонное укрытие. Через некоторое время он появился с большой краюхой хлеба и банкой тушонки.
— Андреич! Гони их к чёртовой матери! Здесь, что? Богадельня? — отозвался из чрева «бетонной хижины» всегда угрюмый старший сержант Касаткин, подбрасывая деревяшки от сломанного ящика в гудящую буржуйку.
— Коля, не ворчи.
— Тоже мне, Иисус Христос выискался? Всех не накормишь! Самим уж скоро жрать нечего будет!
Что-то звякнуло. Сержант Егоров, весь напрягшись, поднял «ворон» к глазам. На обочине дороги явно кто-то копошился. Передёрнув затвор, он дал из РПК короткую очередь в темноту.
И тут ночь словно взорвалась фейерверком. По блокпосту долбанули из гранатомёта; и пулемётные очереди, ударившие со стороны руин, слились в бешенную барабанную дробь. Шквал огня из развалин буквально обрушился на маленькую крепость. Пули, впиваясь, выбивали искры из бетонных блоков. Некоторые через бойницы влетали внутрь. Одна из огневых точек была тут же засечена, стреляли с третьего этажа, где накануне была обнаружена снайперская «лёжка». Бой длился около часа. Потом стрельба утихла также внезапно, как и началась. Бойцы, сидя в темноте у амбразур в пороховом дыму, ждали рассвета.
— Все живы? Ни кого не зацепило?
— Слава богу! Вроде, все целы!
— Помнишь? В прошлый раз, пуля, влетев, Коляну в жопу саданула!
— Да, не повезло, тогда парню!
— Это, как сказать! Скорее наоборот!
— Это точно, Петрович! Ещё не известно, кому из нас повезло!
— Смольнуть бы! — из дальнего угла раздался прокуренный заунывный голос Черенкова.
— Я те, щас смольну, мудазвон! — раздражённо отозвался, лежащий у входа, прапорщик Волков.
— Подмогу, вызвали? — спросил простуженный Артюхин.
— Ты, что ох…ел! Какая сука, тебе ночью на помощь примчится?
— Чтобы в засаду вляпаться! Ребят положить!
— Будем ждать утра! Мужики, глядеть в оба! — сказал Гурнов. — Странный какой-то обстрел! Совсем не нравится мне это! Не к добру это!
— Игорь, пальни ещё разок по тем руинам! — попросил товарища Волков. — Похоже, кто-то там мельтешит!
— Дай-ка взглянуть! — Малахов потянулся за биноклем…
Рассвело. Над дорогой висел густой туман, накрыв, словно лёгким пуховым одеялом развалины. Савченко через прицел «эсвэдэшки» напряжённо всматривался в тёмный бугор на обочине в метрах семидесяти, который с каждой минутой все больше темнел и приобретал очертания неподвижно лежащего на боку человека.
На обочине утром нашли труп пацана. Гурнов сразу признал в убитом беспризорника Саньку. Оборвыш лежал, сжавшись в комок, прижимая, покрытые расчёсами, руки к животу. Уткнувшись восковым лицом в колею, прямо в след от протектора «зилка», что чётко отпечатался в грязи. Из-за уха у него выглядывала белым концом сигарета, которую он стрельнул днём у «омоновца». Рядом с убитым валялись: ржавая сапёрная лопатка со сколотым черенком и старая рваная мешковина, в которой бойцы обнаружили фугас и электродетонатор.