Замучила бессонница. Все валилось у неё из рук. Работа не клеилась. Коллеги по работе знали, что у сотрудницы сын на войне и с сочувствием и пониманием относились к её страданиям. Неожиданно письма перестали приходить из Чечни. Она забеспокоилась, пробовала звонить по прямой «горячей» линии в Москву, там отвечали, все нормально, рядовой Николай Селифонов в списках раненых и погибших не значится. Она успокаивалась на некоторое время, а потом снова звонила. Но писем так и не было.
Ударом среди ясного неба для неё был вечерний телефонный звонок одной женщины, матери сослуживца сына. Она-то и сообщила ей жуткое известие, что Коля пропал без вести. Об этом та узнала из письма своего сына. Вера Владимировна тут же, сорвавшись, поехала через весь город, чтобы собственными глазами прочесть эти страшные строки. Машина, на которой ехал её сын, попала в засаду, устроенную боевиками. Среди убитых её сына не оказалось…
Потом были звонки в воинскую часть, где служил Коля. Там подтвердили. Да, пропал без вести. Не теряйте надежду. Ведутся поиски.
Ведутся поиски! Кто его ищет? Кому он нужен? Рядовой солдат! Кому? Кроме неё! Этим, что ли?
Она пыталась представить лицо пропавшего сына, но перед её глазами стояло несчастное лицо того пленного избитого старшего лейтенанта, молящего о помощи. Он жалобно смотрел на неё и его губы шептали: «Мама помоги! Сделай, что-нибудь!»
Работа валилась из рук, она ничего не соображала, что делает. Похудела, осунулась, вечно заплаканные глаза. Весь коллектив переживал за неё.
Взяв отпуск без содержания, поехала в Чечню на розыски. Разрушенные дома, беженцы, военные, глаза полные ненависти, грязная ругань, лязг бронетехники… За время скитаний она встречалась с множеством людей, и с командиром батальона, в котором служил сын, и с солдатами, и жителями близлежащих сел, и с беженцами, и с боевиками… Всем показывала его фотографию, чтобы хоть что-нибудь узнать о судьбе сына. Но все безрезультатно. Коля исчез, как сквозь землю провалился. Ни малейшей ниточки, за которую можно было зацепиться.
Однажды, заночевав в одном из предгорных сел, в доме сердобольной чеченской семьи, она ночью почувствовала сильное тревожное сердцебиение, которое заставило её проснуться, вскочить с лежанки и подойти к окну. Словно кто-то звал её. За окном в холодном предрассветнгом сумраке мимо дома по дороге быстро промчалась легковая машина. По мере того, как удалялись звуки машины, так и биение сердца стало постепенно затихать. Что это было? Она не знала. Может быть знак свыше? Может быть что-нибудь с Колей? Мучил её вопрос.
Если б она только знала, что в проехавшей мимо дома белой «Ниве» был её единственный сын. Но этого она не узнает никогда.
Полковник провёл Веру Владимировну в лабораторию. На одной из стен большой стенд с фотографиями военнослужащих под названием «Им возвращены имена». За компьютерами несколько офицеров-криминалистов и солдат. На экранах совмещённые изображения фотографий лиц и черепов. На столах, на полках под номерками кости и черепа. В углу у окна горько плакала молодая женщина в трауре. На экране компьютера перед ней лицо молоденького лейтенанта, почти мальчишки.
— Серёжечка, миленький…. — всхлипывала она.
— Работа у нас, Вера Владимировна, сами понимаете, трудная, специфическая. Но, необходимая. Вернуть родным погибших солдат наш долг. Не каждый может этим заниматься. Здесь нужны одновременно, и чуткость, и железные нервы. У нас в основном служат профессионалы, а также проходят службу будущие медики, — сказал полковник, приглашая Веру Владимировну пройти в следующую комнату.
— В первую очередь нас интересуют переломы, рубцы, операции, татуировки. Какие приметы, вы говорите, у сына?
— У него на кисти левой руки была крошечная татуировка: «Марина». Вот на этом месте. А ещё в детстве два пальца сломал на левой руке. Безымянный и указательный. В садике с качели упал.
— Это уже кое-что. Максим, посмотри по картотеке! Татуировка «Марина»! Кисть левой руки! — полковник обратился к старшему сержанту в очках, сидевшему за компьютером.
— А вы, присядьте, пожалуйста. Подождите. Заранее ничего обещать вам не могу. Работы много. Помощи же практически никакой. Лаборатория, сами видите, крошечная. Расширять нас не собираются. Боюсь, как бы вообще не закрыли.
— Есть, товарищ полковник! — откликнулся старший сержант. — Левая рука! Татуировка «Марина»! Номер …
Вера Владимировна уже ничего не слышала. Стены поплыли, все закружилось…
Он вернулся. Вернулся с войны, с жестокой бессмысленной, ни кому ненужной кровавой бойни. Его встречали цветами, со слезами на глазах. Только это были не слезы радости, это были слезы скорби, это были слезы убитых горем матери и отца, девчонок, с которыми учился. Цинковый гроб с телом Кольки Селифонова на железнодорожном вокзале ждали…
Почему он не стрелял?
Андрей, громко пофыркивая и поёживаясь от холодной воды, поднял мокрое раскрасневшееся лицо. Из зеркала на него смотрел кто-то угрюмый осунувшийся с седоватыми висками, с жёстким взглядом темно-карих глаз, с плотно сжатыми губами. Капли воды, словно дождинки, поблёскивали и искрились на мокрых волосах и сбегали тонкими струйками по коже.