— Когда же нормальный привал-то будет? Силушки больше моей нет! Железяку, эту проклятую тащить. Весь взмок уже. Хоть выжимай, — жалуется рядовой Фомин, толкая коленом АГС. — Тащить, так мы с Папашкой, а как стрелять, то другие.
— Нанял бы местных аборигенов, они бы тебе мигом дотащили, им не привыкать.
— Скорее бы яйца ему отрезали! — сострил Макс Шестопал.
— Максим, иди-ка со своим чёрным юмором, знаешь куда?
— Куда, мой юный женераль?
— В жопу!
— Ая-яй! Такой с виду хороший мальшик, небось из интеллигентной семьи! — съязвил Макс.
— Хватит пугать, лучше что-нибудь прикольное расскажи!
— Ладно, слухай, братва!
— Приходит мужик на работу вот с таким фонарём под глазом. Сослуживцы спрашивают его. Где, мол, его так угораздило?
— Жена угостила!
— А за что? Если не секрет!
— Я её, на ты назвал!
— Да ты что паришь! За это, морду не бьют!
— Как дело то было, признавайся?
— Лежим мы в постели. Она и говорит:
— Что-то мы сексом давно не занимались, дорогой! А я ей отвечаю: « Не мы, а ты!»
Рота поднялась на перевал. Внезапно длинные автоматные очереди разорвали горную тишину. Разведвзвод с сапёрами, идущий впереди, неожиданно, напоролся на засаду боевиков. Противник открыл плотный огонь. Сверху завыли и стали оглушительно рваться одна за одной мины.
Анохин принял решение, воспользовавшись туманом, отойти к высоте справа и закрепиться там до выяснения боевой обстановки.
— Сергей, бери разведчиков, прикроешь нас! — подзывая, Саранцева, отдал он приказ.
Десантники начали отходить к высоте.
Старший лейтенант с разведвзводом, заняв позиции, открыл огонь по врагу. Тем временем рота ушла в сторону высоты.
— Горошко, отходите! Мы с Бурковым прикроем! — крикнул он сержанту, лежащему рядом. — Потом прикроете наш отход!
Разведчики с Горошко отползли. Саранцев, отстреляв пару магазинов, оглянулся назад. Слабо различимая в тумане рота уже начала подниматься на высоту, поросшую редким лесом, а Горошко и его люди уже залегли на новой позиции, огрызнулись очередями, давая возможность Саранцеву и Буркову оторваться от «чехов»..
— Бурков! Отходим! Бурков!
Но Бурков, не отзывался.
— Черт! Бля! — вырвалось у Саранцева. Он подполз к неподвижно лежащему сержанту, уткнувшимуся лицом в снег. Под головой Буркова все в крови. Перевернул его. Тот был мёртв. Старший лейтенант стянул с себя бронежилет, потом снял бронежилет с Буркова. Кряхтя, взвалил убитого на себя. Разведчики с Горошко открыли плотный огонь, прикрывая старшего лейтенанта. Среди разведчиков уже есть раненые. Сжался в комок с лицом искажённым от боли рядовой Рахимов.
Тяжело дыша как загнанная лошадь, Саранцев тащил убитого сержанта. Наст не выдерживал, ноги проваливались по колено в рыхлый снег. Вокруг него свистели пули, зарываясь в снег, поднимая фонтанчики на подтаявшем снегу. Одна из них, точно долбанула в них, попав в тело Буркова, старший лейтенант ощутил её сильный толчок в спину.
Из тумана показались тёмные фигурки: боевики устремились в атаку. Открыли бешеную стрельбу. Слышны длинные очереди, громкие хлопки из подствольников и одиночные выстрелы из снайперских винтовок. Бойцы, найдя укрытие за выступами скал и стволами деревьев, ответили метким огнём. Радист Вадик Ткаченко, не переставая, связавшись с базой, просил подмоги.
Противник пытался их охватить с флангов. Атаки следовали одна за одной с нескольких сторон. Яростный огонь «духов» вновь прошёлся по укрывшимся бойцам. Пулемётные трассы хаотично ковыряли снег, с гулом рвались «воги». Вокруг все тряслось и громыхало.
— Товарищ майор!!! Товарищ майор!! Вас вызывают! — закричал взволновано радист Ткаченко и тихо добавил, как бы виновато, — Чехи! На нашу волну вышли, гады!
Анохин подполз к рации, где рядом с радистом в небольшой ложбинке санитар Коренев зло рвал зубами пакеты с бинтами, перевязывал раненых.
— Эй! Командир! С тобой говорит Хамид! Помощи не жди, никто не придёт к тебе. Давай по-хорошему договоримся! Как мужчина с мужчиной! Вы нам дорогу! Мы вас не трогаем!
Над горами повис непроницаемой сырой пеленой густой туман. После паузы вновь противный вой падающих сверху мин. Разрывы то там, то здесь. Никуда не спрятаться от смертоносных осколков, разлетающихся веером. Много убитых и раненых. Атаки духов следовали одна за другой. Со всех сторон стоны, крики, мат. Где-то вдалеке слышны звуки боя. Это делаются отчаянные попытки прорваться к ним на помощь.
Анохин у рации:
— Кречет! Кречет! Я — Стрела! Где помощь! Нужна помощь! Приём!
— Потерпите немного! Ждите! Помощь идёт!
— Сколько можно ждать! Третий час ждём! Бля! Приём!
— Стрела! Колонна, которая к вам шла, заблокирована!
— У меня до хера трехсотых и двухсотых! Приём!
— Тебе русским языком сказано! Колонна ведёт бой!
— Конец связи!
Рядом плакал от нестерпимой боли, вцепившись прокуренными зубами в рукав бушлата, раненый ефрейтор Кисленко. У него изуродованная осколками нога выше колена наспех перетянута жгутом.
— Костя, потерпи! Скоро вертушки прилетят! Все будет нормалёк, — успокаивает товарища Пашка Фомин. — Потерпи, братишка. Уже скоро! Вот увидишь. Потерпи!
— Паш, ведь не бросят же нас?
— Мамочка! Мама-а! — кричит тонким голосом в десяти метрах от них рядовой Антон Духанин, его раздроблённая кисть буквально висит на сухожилии. У него безумные широкооткрытые глаза.
— Кречет! Бля! Мы все тут гибнем! Кречет! Как понял? Приём!
— Стрела! Твою мать, держитесь! Держите оборону!