— Ну, ты, и жуир, Стефаныч! — вставил Головко. — Не ожидал от тебя такого. Вроде весь из себя положительный. Так сказать, наш наставник!
— Поднялись на лифте на седьмой этаж, открывает дверь, приглашает войти. Представляете, братцы, вхожу и вижу. Чего вы думаете? У порога вот такие мужские башмаки стоят, размера эдак сорок шестого, сорок седьмого, не меньше. У меня сразу все внутри опустилось до прямой кишки. В жар бросило. Ну, думаю, приплыли! Сейчас будет с мужем знакомить.
— Да, Стефаныч, ну ты, и влип! Не позавидуешь!
— И врагу такого не пожелаешь!
— Эх, будь я на месте ее мужа, — мечтательно отозвался прапорщик Филимонов, похрустывая пальцами.
— Вот, когда вернемся домой, будешь! — съязвил, оборачиваясь к нему, Квазимодо.
— Да, вы слушайте, что дальше было! Так вот, прошли мы на кухню. Маленькая такая, ухоженная. Спрашивает, буду ли я пиво с воблой. Я уж и не знаю, что и отвечать. В голове одна мысль витает, как бы ноги отсюда сделать. Перед глазами башмаки проклятые стоят. Сели, попиваем пиво, беседуем. Все согласно этикету, как в лучших домах Лондона и Филадельфии. Ничего лишнего себе не позволяю, никаких шалостей, никаких тебе вольностей. На душе, конечно, кошки скребут. Совсем не до пива мне. Тут звонок в дверь. Я как ужаленный подпрыгнул. Сижу весь в испарине. Она с милой улыбкой пошла открывать. Ну, думаю, кранты! Слышу, в прихожей бас чей-то, что-то без умолку бубнит. Уж представил себе, как с седьмого этажа в затяжном прыжке падать буду. Тут она возвращается и говорит, что пришел сын со своей девочкой. И заглядывает на кухню парень, вот такой верзила, косая сажень в плечах, повыше нашего Квазимодо, наверное, будет. Эдакий молодой бугаек. Я даже поразился, как такой громила еще мать свою слушается. Потом молодежь устроилась ужинать в комнате у телевизора, а мы остались на кухонке. В ходе беседы узнаю, что она на семь лет меня старше, что с мужем в разводе, вот воспитывает сына, которого осенью должны в армию забрать. Переживает страшно за него, уж больно характер у него мягкий. Вот такой случай приключился, братцы.
— Ну, а потом, что было, — полюбопытствовал, шмыгая носом, Привалов.
— А потом, суп с котом! Это уже другая история! — закончил Стефаныч. — Дай-ка лучше спичку! Мои отсырели! Что-то наши командиры никак с аксакалами не договорятся!
— Лифчик пора менять, рвань сплошная! Такой, как у Павла, хочу, что с наемника сняли! Замучился латать его, — поделился своими бедами контрактник Головко, оседлав бревно.
— Ну, ты, Караюшка, совсем обнаглел. Убирай свою лобастую голову, весь матрац занял, — Стефаныч тщетно пытался сдвинуть овчарку с места. — У нас тоже жопа не железная. Старших уважать надо, уступать лучшие места.
— Это еще не известно, кто из вас старший! — усмехнулся Филимонов.
— По собачим годам, может он тебе в отцы годится! — встал на защиту собаки проводник Виталька Приданцев.
— Денек сегодня будет отменный. Погреемся на солнышке.
— Если ветра не будет, — отозвался, широко зевая, рядовой Чернышов.
— Братва, смотри, Селифонов опять что-то у десантуры скоммуниздил, наверняка, тушонку выменял на гранаты. Ну и жучара!
— В прошлый раз чуть своих не подорвал, дурья башка. Хорошо у сарая стены толстенные оказались, а то бы не знаю, что было бы, полкурятника только так разнесло, чуть Секирина с Кнышем не завалил.
— Братва, только погляди, как батя «чехов» кроет!
Недалеко от «Волги», на которой местная власть привезла сданное оружие багровый от бешенства майор Сафронов поливал по матушке старейшин в каракулевых папахах и главу села, поминутно пиная ногой сваленные на землю трофеи. Рядом с ним стояли капитан Дудаков и рослый майор ВДВ, которые тоже размахивая руками, не стесняясь в выражениях, костерили сельчан.