Роксана давала нам эклектическое образование, но в питомнике не было никого, кто обладал хотя бы долей ее таланта. Большинство любимцев занималось только спортом и флиртом. Я тоже, должен признать, проводил много больше времени в гимнастическом зале, чем в учебных кабинах или возле Роксаны. Без интеллектуальной стимуляции и Сворки литература не стала моим природным призванием.
Плуто был иным. Он любил читать и буквально присосался к леди Скунс, как ее обычно называли в Шрёдере. Под ее руководством он начал и писать. Неудивительно, что сначала (в десятилетнем возрасте) он подражал Прусту. В следующем году возникло сходство с Джойсом, а к тринадцати годам у Плуто появился собственный стиль.
День, когда Плуто нашел свой стиль, он воспринял как праздник жизни. Помню, он примчался на игровое поле, чтобы вытащить меня из партии гимнастических шахмат. Меня это немного раздосадовало, потому что белые выигрывали, но я привык потакать Плуто в подобных случаях, ибо в Шрёдере ему было некому демонстрировать свои успехи и я знал, что Плуто одинок.
Он не стал читать мне «Обряд» (название его книги) прямо на улице, а настоял, чтобы мы отправились в собор. Здание пустовало все дни, кроме воскресенья, когда наш Господин собирал любимцев вместе, чтобы дать им поблаженствовать на хорошо натянутой Сворке. Как только мы вошли внутрь, Плуто надел на себя не соответствовавшие друг другу предметы одежды из театрального реквизита, назвал это «облачением» и настоял, чтобы я сделал то же самое.
— Теперь начинается обряд, — шепотом сообщил мне брат. — Сложи ладони, вот так, и ничего не говори, пока я его совершаю.
Он зажег свечу и включил музыкальную машину. Органная фуга зазвучала неожиданно глухо — видимо, потому, что стены собора были не из настоящего камня. Со свечой в руке он стал в темпе музыки подниматься на кафедру, откуда ломающимся баритоном подростка начал декламировать свой «Обряд».
— «Обряд». Часть первая. Поклонение музе. Начало — торжественная речь, сочиненная Плутонием Китсом Уайтом. Гм! Искусство! Искусство есть тщетное стремление к красоте. Оно не является даже малой частицей нашей жизни; ему так же нет места в моменты великого стресса, как и при обычных обстоятельствах. Оно сродни смерти. Его величие — это величие короля, отказавшегося от своего предназначения. Оно — средоточие всего, что есть пораженчество. Искусство не есть то, к чему следует приобщать детей, потому что… — он сделал паузу и стал сверлить меня самым мрачным взглядом, на какой был способен, — в слишком большой дозе оно способно убивать их. Искусство — это способ отсрочить наш уход, но оно не годится для начала жизни.
Мне показалось, что он закончил, и я поаплодировал, боюсь, что не слишком восторженно.
— Это совершенно не похоже на Пруста, — заверил я его. — И тем более не чувствуется влияние Джойса.
— Молчи! Это только Часть первая. Часть вторая называется «Жертва», и теперь ты должен опуститься на колени и вытянуть руки так, чтобы я мог связать их.
Я засмеялся, полагая, что брат шутит.
— На колени, ты, маленький сукин сын! — завопил он.
Не могу точно сказать, что именно я ему ответил на это странное требование, помню только, что сообщил об обнаруженном мною сходстве экспрессии его творения с романом Дж.Д.Сэлинджера.
Трудно сказать, кто из нас был виноват в возникшей драке. Плуто ринулся на меня со ступеней кафедры, как разъяренный древнескандинавский рыцарь. Он нанес удар первым. Однако я не переставая кричал «Сэлинджер!», так что у него было право заявить, что он был спровоцирован.
Плуто было тринадцать лет, а мне лишь десять; его рост достигал целых полутора метров, а мой едва перевалил за метр двадцать. Но он больше походил на девчонку, и мои три года усиленных занятий спортом почти уравнивали наши силы. Он молотил руками и ногами, производя невероятный шум, но еще до того, как я вошел в раж, стал отступать. Я ухитрился порвать его дурацкое «облачение» и залить его кровью из его благородного носа. В конце концов он признал справедливым все, что я говорил о нем, после чего мне пришлось позволить ему подняться с пола.
Он помчался прямо на электростанцию, чтобы включить сигнал тревожной связи с нашим Господином. Этого не смел делать ни один любимец питомника, потому что Господину Шрёдера не нравилось, когда его беспокоили. Меня удивило — и удивляет до сих пор, — что наказанию был подвергнут я, а не Плуто. Драку начал он.