Безнравственность. В ней нет ничего удивительного, поскольку утрата живых общественных или семейных уз была одним из условий отбора заключенных. Теперь, правда, здесь есть некий дух сообщества — но это сообщество парий и хладнокровное стремление к удобству. Восторги любви, более спокойной, но и более продолжительной, удовольствия чадолюбия и нормального, нормативного счастливого настроения из года в год, некая форма организации собственной жизни, самоформирование которой представляет собой немалую значимость, все эти фундаментальные ценности человеческого жизненного опыта отвергаются ими даже в самой возможности их существования. С каким переполнявшим его сожалением Мид говорил вчера: «Ах, все эти девочки, которых я не пропустил через себя! Так жалко!» Их гениальность, хотя в других отношениях она и может быть какой-то компенсацией, только углубляет пропасть, разверзающуюся между ними и общей массой, так что, пусть бы даже они исцелились и получили разрешение покинуть лагерь «Архимед», им не удалось бы найти себе дом в этом Мире. Здесь, в этих глубоких норах, они научились видеть солнце; там, в мире света, люди еще с тревогой следят за тенями на стенах пещер.
Позднее:
Второй акт сделан.
У Мордикея сегодня был еще один, и более тяжелый, припадок. Может быть, необходимо отложить Magnum Opus. Или, как Мюррей С. почтительно называет его, великое творение.
20 июня
Мордикей снова чувствует себя хорошо, и планы пока не пересматриваются. Исчерпал все свои способности вести летопись ничтожного человека. Теперь только выжидаю.
Позднее:
Половина третьего акта. Вещь фантастическая.
21 июня
Это фантастика, и она готова.
Многое, конечно, надо пересмотреть, но она уже сделана. Поблагодарить бы…
Кого? Августин говорит в своей «Исповеди» (1, 1): «Может случиться, что проситель обращается к кому-то другому вместо того, к кому намеревался, не ведая об этом». Подобное в искусстве равно опасно, как и в магии. Но если за Аушвитц следует благодарить дьявола, то пусть уж будет написано черным по белому, что я благодарю его и отдаю ему должное.
Я пишу это далеко за полдень. У меня еще есть некоторый запас времени до ужина, поэтому я подумал, что могу сделать несколько предварительных набросков, чтобы показать, сколь внушительной может оказаться ноша этого повествования, если вечер будет заполнен событиями, которые он обещает, даже наполовину.
В первые головокружительные минуты после того, как написал последнюю реплику «Аушвитца», — когда я внезапно почувствовал, что больше не в состоянии выносить эти голые стены, изобилующие более неприятными намеками, чем любые каракули тестов Роршаха (не они ли были тем экраном, на который я проецировал следующие один за другим образы моей зловещей комедии?), — я блуждал по хитросплетению подземных коридоров и случайно забрел в сокрытую сердцевину этого лабиринта, по крайней мере, столкнулся с его Минотавром — Хаастом. У него самого голова шла кругом от предвкушения невероятного, и он пригласил меня составить ему компанию в посещении маленького храма, находившегося четырьмя уровнями ниже, который совсем недавно использовался для постановки «Фауста», а нынешней ночью должен был стать подземной пещерой для торжественных тайных обрядов.
— Переживаете? — спросил он, хотя в действительности это был не вопрос, а констатация факта.
— А вы нет?
— В армии человек приучается жить в мире с переживаниями. Кроме того, будь вы уверены, так же как я, в исходе… — Он слабо улыбнулся, подчеркивая уверенность, и жестом пригласил меня в лифт. — Нет, настоящие переживания не начнутся до тех пор, пока известные чиновники в известных кабинетах Пентагона не услышат о том, чего я в конце концов добился. Нет нужды называть имена. Широко известно, что за последние двадцать лет малюсенькая, но сильная клика в Вашингтоне пустила на ветер миллионы и миллиарды долларов налогоплательщиков, чтобы направить нас во Внешний Космос. Тогда как необходимо досконально изучать Космос Внутренний. Затем, видя, что я не беру наживку: — Должно быть, вы задаетесь вопросом, что я понимаю под этим выражением «Внутренний Космос»?