Таким образом благодаря посредничеству Скиллимана, эксперимент вошел во вторую стадию. Фактически дело пошло по пути доведения до конца того, чего ждали от этого с самого начала — разнообразных исследований в Апокалипсисе, которые называют «Чистым исследованием».
Ему помогают двадцать «шестерок» (как он презрительно называет их, но настолько величественно, что даже у них, его жертв, это должно вызывать восхищение) — бывшие студенты или ассистенты, которые с великой охотой добровольно согласились на инъекцию Паллидина. Так что мы, побуждаемые чувством соперничества, должны постигнуть наивысшие взлеты гениальности — все мы, оставшиеся на том берегу Иордана. Я рад, что был отрешен от соблазна. Однако задаюсь вопросом, а смог ли бы я не поддаться?
Обозревая с вершины горы бесконечные просторы реалий золота — я даже сейчас могу слышать голос искусителя: «Все это может быть твоим».
Поэзия. Полная отставка. 16Вот еще один факт, факт редчайшего склада.
В одной из попыток установить, действительно ли существует одна-единственная венерическая болезнь (в то время гонорею путали с сифилисом), Бенджамин Белл, исследователь из Эдинбурга, в 1793 году сделал прививки болезни своим студентам.
Более предусмотрительный, но не более порядочный человек, чем Орис-Тюренн.
17Записка от X.X.: «Какая тут, к черту, уместность этого Орис-Тюренна?» Он также спрашивает, что означает остановка на том берегу реки Иордан.
Уместность Орис-Тюренна — и упоминания доктора Белла в качестве продолжения — в том, что мотивация подобного поведения, чисто фаустовское побуждение ухватить знание за любую цену, наверняка та же, что и у нашего доктора Скиллимана здесь, в лагере «Архимед». Фауст пожелал отречься от любой мольбы к небу; наш доктор Скиллиман, за малым исключением Небес, готов поплатиться даже еще более жизненно важным товаром — его собственной жизнью на земле. И все это с единственной целью разобраться в неком патологическом условии: в случае О-Т, сифилисе; в случае Скиллимана, гениальности.
Что касается значения реки Иордан, могу отослать вас к Второзаконию (глава 34) и Книге Иисуса Навина (глава 1).
18О характере Скиллимана.
Он завидует известности. Об определенных лицах, которых знал, вращаясь в обществе, он не может говорить без неприкрытого проявления негодования по поводу их достижений и способностей. Имена нобелевских лауреатов приводят его в бешенство. Читая монографии в своей области знаний, он едва сдерживается при одной мысли, что существует еще кто-то, кто постиг их содержание. Чем больше он вынужден восхищаться тем, что действительно достойно, тем больше он (внутренне) скрежещет зубами. Теперь, когда Паллидин уже начал оказывать на него свое действие (прошло уже около шести недель), не трудно заметить обуревающую его радость. Его веселость сродни радости альпиниста, который проходит вехи, оставленные в самых верхних точках восхождения теми, кто штурмовал вершину до него. Можно почти воочию заметить, как он ставит галочку против имени: «Это Ван-Аллен!» Или: «Ну вот, я и прошел Гейзенберга».
19Божий дар Скиллимана.
Волей-неволей мы живем в эпоху коллективного труда. В следующем поколении, настойчиво утверждает Скиллиман, кибернетизация продвинется настолько вперед, что в моду вернется гений-одиночка; он сможет получать достаточно большие субсидии для поддержки своей работы батальонами самопрограммирующихся компьютеров, в которых будет нуждаться.
Скиллиман не любит людей, но поскольку они ему необходимы, он с большой неохотой, наверное такой же, с какой я учился вождению автомобиля, научился ими пользоваться. Каким-то образом я понял, что он обучался своим «приемам личного общения» по какому-то психологическому трактату, поэтому, когда начинает истерично распинать одного из своих подчиненных, он говорит себе: «Теперь немного отрицательного воздействия — кнута». Точно так же, когда он предлагает вознаграждение, у него на уме мысль о прянике. Лучшим пряником, который есть в его арсенале, является просто предоставление возможности пообщаться с ним. В качестве примера, демонстрирующего расхищение наследия, он не имеет себе равных. Но главная его сила в прозорливости относительно чужих слабостей. Он так хорошо управляет своими двенадцатью марионетками потому, что очень тщательно отобрал людей, которые жаждали быть кем-нибудь маневрируе-мыми. Как любой диктатор, он знает, что в таких людях никогда нет недостатка.
20