— Люди, — грустно промолвила Мина. — Какие люди?
— Райсман, например, — сказал он, — но эти люди оказались не правы. Кривая идет и идет на подъем. Экспоненциально.
— О, — произнесла она. У нее появилось смутное ощущение, что он распекает ее.
— Четыреста двадцать миллионов, — сказал он, — четыреста семьдесят миллионов. Шестьсот девяносто миллионов. О, всего один шаг до семисот. Два с половиной миллиарда. Пять миллиардов. И теперь в любой день может появиться цифра «десять миллиардов». График взмывает, словно ракета Скитальца.
— Конторская работа, — подумала она вслух. — Я не хочу, чтобы он брал конторскую работу домой.
— Это трахнутая гипербола!
— Джимми, пожалуйста.
— Прости.
— Ведь с нами малютка Билл. Не думаю, что он должен слышать подобное от отца. Как бы там ни было, дорогой, тебе не следует так сильно мучиться. Я слышала по телевизору, что нехватка воды будет преодолена к следующей весне.
— И нехватка рыбы? И нехватка стали?
— Это не наша проблема, не так ли?
— Ты всегда знаешь, что сказать, чтобы утешить меня, — сказал он. Он склонился через малютку Билла, чтобы поцеловать ее еще раз. Малютка Билл заплакал.
— Не можешь ли ты сделать так, чтобы он заткнулся? — спросил он через некоторое время.
Мина принялась ворковать над своим единственным сыном (трое предыдущих были девочки: Мина, Типа и Деспина) и попыталась приласкать его молотящую, закутанную во фланель ручку. В конце концов, потеряв охоту, она сунула ему в рот желтую таблетку (транквилизатор для младенцев до двухлетнего возраста).
— Это просто Мальтус, — подвел он итог. — Мы с тобой увеличиваемся в геометрической прогрессии, тогда как наши ресурсы возрастают только в арифметической. Технология производит, что может, но животное по имени человек может производить больше.
— Ты все еще говоришь об этих детях в Китае? — спросила она.
— Значит, ты слушала?! — сказал он с удивлением в голосе.
— Ты знаешь, все, в чем они нуждаются, эго контроль за рождаемостью, такой же как у нас. Им надо научиться пользоваться противозачаточными средствами. И еще педерасты — они собираются легализовать педерастов! Я слышала об этом в новостях. Можешь ты себе это представить?
— Двадцать лет назад это могло бы быть хорошей идеей, — сказал он, — но теперь, согласно данным большого компьютера МТИ, ничто не в силах обуздать эту кривую. К две тысячи третьему году она доберется до двадцати миллиардов, и наступит ад, демографическое половодье. Время моей теории уже пришло.
Мина вздохнула:
— Расскажи мне о своей теории.
— Ну, для выполнения любого решения потребуется соблюдение двух условий. Решение должно быть соразмерно масштабу проблемы — десяти миллиардам живущих ныне людей. И оно должно проявить свою действенность сразу и повсюду. Больше нет времени на испытательные программы, вроде тех десяти тысяч австралиек, подвергнутых стерилизации. Это не позволит довести дело до конца.
— Одна девушка, с которой я вместе ходила в школу, была стерилизована. Ты знал об этом? Ильза Штраусе. Она говорила, что это ни капельки ей не повредило, и она такая довольная… понимаешь… веселится как всегда. Единственное, чего она больше не может… ну, понимаешь… больше не может кровоточить.
— Ты не хочешь выслушать мою теорию.
— Я думала, что ты уже рассказал.
— Идея пришла мне в начале шестидесятых, когда звучала сирена Гражданской Обороны.
— Что такое сирена Гражданской Обороны? — спросила она.
— Не говори мне, что ты никогда не слыхала никаких сирен в Германии! — сказал он.
— О да, — сказала она. — Когда я была девочкой, все время. Джимми, мне кажется, ты говорил, что мы сперва остановимся у Мухаммеда?
— Ты действительно так уж сильно хочешь мороженого с сиропом?
— В этой больнице такое ужасное питание. Это моя последняя возможность.
— Ну хорошо, — сказал он. Он вернул автомобиль на медленную полосу, перевел на ручное управление и покатил к въезду на Пассейк-бульвар. Мороженица Мухаммеда притаилась в конце боковой улочки на вершине небольшого крутого пригорка. Скиллиман помнил этот магазин с детства. Он был одной из немногих вещей, которые никак не изменились за тридцать лет, хотя из-за нехваток качество мороженого нет-нет да скатывалось вниз.
— Мы возьмем с собой ребенка? — спросила она.
— Ему хорошо и здесь, — сказал Скиллиман.
— Мы не сможем побыть там подольше, — сказала она. Она со стоном выбралась из машины и положила руку на свой раздутый живот. — Он снова шевельнулся, — прошептала она.