«Жив! — думал я. — Я жив!»
После седьмого было долгое-предолгое молчание. Затем Хааст сказал:
— Это ночь.
— Скиллиман?..
— Он расстрелял свои пули по звездам.
— Буквально?
— Да. Он, кажется, старался накрыть пояс Ориона.
— Не понимаю.
— Когда карты раскрылись, вы оказались недостаточно крупной мишенью, Луис, для его значительно более грандиозной злобы.
— А последняя пуля? Предпринял он?..
— Возможно, у него было такое намерение, но он так и не осмелился. Я выпустил последнюю пулю.
— Я все еще не понимаю.
Баритоном, немного низким от простуды, Хааст промурлыкал мелодию «Я лестницу построю в рай».
— Хааст, — сказал я, — вы?..
— Мордикей Вашингтон, — сказал он. Он положил мне на плечи оба упавшие одеяла. Я начал соображать.
— Мы поступим наилучшим образом, если спустимся вниз.
95Элементы Исхода.
Хааст/Мордикей отвел меня в комнату как раз напротив старого театра, куда, когда я создавал свой Музей Фактов, поместили на хранение оборудование его Magnum Opus. Охранники проявили большую заботу об Усердном, чем об мне; Ус. громко протестовал и артачился, сопротивляясь их грубому с ним обращению.
Оборудование было поставлено точно так же, как в тот вечер большого фиаско (как я судил тогда об этом). Ус. и я заняли места соответственно Хааста и Мордикея. С ошеломляющей, благодарственной приостановкой всех логических рассуждений со всеми их силлогизмами, я дал возможность опутать себя проводами и закрепить их на мне. Должно быть, в этот момент до меня дошло или мне шепнули, к чему я готовился, и, должно быть, корил себя за последствия. Я помню появление пустоты после того, как щелкнул рубильник. Открыв глаза, я увидел…
И половиной моего изумления было именно это: я вижу!.. свое собственное тело, мешок болезней и старая плоть, очень близкая к мертвой. Это тело шевелилось; глаза были открыты — в темноту; руки поднялись к лицу; лицо провалилось в них.
Я глядел на свою плоть с почти обморочным восхищением. Могу ли я называть ее моей собственной? Или в большей своей части она все еще принадлежит Усердному?
96Элементы Исхода, продолжение.
Мордикей объяснил, как в первые месяцы их пребывания в лагере «А» был изобретен некий код, с помощью которого заключенные могли связываться друг с другом тайно, не возбуждая подозрений. Вся их пустая «алхимическая» абракадабра представляла собой криптошифр, более сложный, чем египетское письмо, и запутанный частыми полетами свободной фантазии — статика в действии, — лучший способ увильнуть от компьютеров АНБ. Как только установился этот язык, было предпринято несколько исследований, но наиболее обещающим оказалось одно, к сути которого вплотную подошли Шипанский и др. во время их последней мозговой атаки: механическое копирование и хранение записей сигналов разума в соответствии с идеями работ Фроли из Кембриджа. — Нас остановило рассмотрение проблемы: как получить копию разума из хранилища? Единственным чувствительным контейнером для этого могло быть только другое человеческое тело
Придя к этому выводу, Мордикей и его приятели пришли и ко всем последующим — какое бы они ни разработали устройство, оно должно обеспечивать запись и воспроизведение за один проход, т.е. это должен быть прибор для возвратно-поступательного перемещения разума. Что они должны быть в состоянии создать такой прибор при минимальном объеме реального экспериментирования под постоянным прикрытием жульничества с Magnum Opus; что его конструкция должна быть спроектирована таким образом, чтобы истинное назначение не смогли распознать инженеры-электронщики, которые будут вызваны для освидетельствования его безвредности; и что они должны добиться успеха при проведении с его помощью самой первой операции — это наиболее устрашающее доказательство могущества Паллидина, которое мне уже пришлось наблюдать.
(Немного иронии после факта. Я видел монтажную схему главного компонента возвратно-поступательного прибора, запрятанную в духе Эдгара По в беспорядке бумаг на письменном столе М. Это был тот набросок, который я обнаружил торчащим из «Книги расходов» Джорджа Вагнера — «Король» и пространственная многоголовая сеть.)
97Элементы Исхода, окончание.
Это оказалось счастливой случайностью, что разум Хааста, внезапно обнаруживший себя в изношенном каркасе Мордикея, впал в такую паническую истерику, что произошла эмболия. Мордикей придерживается мнения, что его погубило осознание того, что он превратился в негра.
Подумать только, Хааст мертв уже многие месяцы, а я виделся с ним все это время! Проигрывая эти встречи в обратном порядке, я вижу, что многие изменения, которые я наблюдал в Хаасте, было бы можно прочесть, как намеки, но в целом это было чрезвычайно хорошо исполненное жульничество.