— Да, однажды. Это было нелегкое дело.
— Но парашют раскрылся? Он всегда раскрывается?
— Да. Опасность не в том, что он не раскроется. Страшнее приземляться. Легко можно сломать ногу, а если попадете в нехороший воздушный поток…
— Пока, Жюли Дарлинг! — крикнул я. — Жди меня. Я спасу тебя, как только смогу.
И я стал падать. Самолета надо мной не было, я только слышал удаляющийся гул. Звезды исчезли. Я падал сквозь облако. Досчитав до пяти, я не смог продолжать, поэтому потянул за кольцо. Парашют раскрылся, ремень на груди натянулся и дернул меня вверх. Пару минут я ничего не мог делать, лишь лениво вертелся то в одну, то в другую сторону в переплетении стропов и сожалел о своей безрассудной отваге. Мне было известно лишь то, что я один в воздушном океане!
Приземлившись, я ударился копчиком обо что-то весьма твердое и подвернул лодыжку. Все вокруг меня вспыхнуло потоками включившегося света, раздались громкие голоса, отдававшие противоречивые приказы.
— Прекрасное приземление, сэр. Я бы сказал, изу-ми-тель-ное приземление. Надеюсь, вы в полном порядке? — На обратившемся ко мне мужчине была такая же, как у меня, шинель. У него были седые усы а-ля Франц-Иосиф, он опирался на богато украшенную резную трость. Я никогда не видел такого морщинистого лица, если не считать репродукции картин Рембрандта.
— В полном, благодарю вас, — ответил я. — С кем имею честь?
Он церемонно отсалютовал:
— Капитан Фрэнгл, сэр. Начальник здешней тиары раскаяния, сэр.
— Тиары раскаяния?
— Ну, мы так называем это место. Что такое теперь слова? Так много новых, что я стал забывать то одно, то другое. Репатриационный центр — вот что это! Для чертовых любимцев, вы ведь знаете.
Глава седьмая,
в которой я становлюсь должником Н.Гоголя
Давайте не будем говорить о том, что я попал из огня да в полымя. Оставим в покое теорию вероятностей. Угодить на парашюте в самую середину вражеского лагеря (искуснейшая бомбардировка не могла бы накрыть цель вернее, чем сделал это я по воле слепого случая) — это такое редкое событие, что только бесспорность самого факта может служить оправданием моего замешательства. Выдумывать подобное просто непростительно; однако в истории такие вещи случались сплошь и рядом.
Тем не менее вернемся к нашим баранам…
— Вы меня ждали? — нерешительно осведомился я.
Капитан Фрэнгл хитро покрутил ус.
— Ходили слухи… слово здесь, слово там… Ничего такого, в чем можно быть уверенным, вы же понимаете… ничего явного, и тем не менее…
— Слухи, говорите? И какого же сорта слухи?
— О, неопределенные слухи, сэр! Исключительно неопределенные и непонятные. Почти невероятные, но тем не менее… — И капитан ловко подмигнул.
— Что тем не менее? — продолжал я настаивать.
— Видите ли, я хотел сказать — тем не менее вы здесь. Думаю, в этих слухах что-то все-таки было. С другой стороны, может быть, и нет. Я бы сказал, как посмотреть. Вы наверняка знаете это лучше меня, майор. — Он закончил мастерски отрепетированным смешком самоосуждения. Затем, повернувшись к двум мелким сошкам, которые складывали мой парашют, капитан приказал им поторапливаться — на этот раз его тон был совершенно иным.
К счастью, я достаточно хорошо знал «Ревизора», великолепную комедию великого русского писателя Николая Гоголя, чтобы заподозрить определенное совпадение ситуации, в которой оказался его герой, с моим положением. Орел на плече одолженной мне шинели, видимо, ввел капитана Фрэнгла в заблуждение, и он поверил, что я выше его по званию. Мне также показалось, что он ожидал прибытия старшего офицера — и без удовольствия. Можно было надеяться некоторое время поддерживать этот блеф, но только не в помещении, потому что под шинелью я был гол, как Лаокоон, не считая резиновых сапог.
— Чашечку кофе, майор? Или предпочитаете что-нибудь более бодрящее? А? Что дает цвет щекам и приносит улыбку на… Другими словами, вы не откажетесь от стаканчика… или двух? А? — Говоря, капитан, словно крадучись, приближался к освещенному дверному проему в углу огороженного постройками двора.
— Сперва несколько вопросов, капитан, если не возражаете.
— Ни в коем случае, сэр! Ни в ма-лей-шей степени! Нам нечего скрывать от вас, сэр. Наши сердца… и наши руки… так же открыты для вашей инспекции, как если бы… и, если пожелаете, наши записные книжки тоже! Это лишь шутка, вы понимаете; располагайте мною, майор. Чувствуйте себя как дома в нашей маленькой тюрьме.
— Много ли здесь офицеров, кроме вас? Сколько охранников?