— Вчера? А, помню! Вы глядели на меня с другого берега пруда. Она кивнула, соглашаясь, и продолжила:
— Но вы должны признать, что нам приходится быть осторожными. То, что у человека приятная внешность, еще не гарантирует, что он не пожелает засунуть меня в свою кастрюлю, Хэнзард понимающе улыбнулся. Теперь, после двух плиток шоколада, он был способен не только сознавать, что ему говорят, но и оценивать, как и кем это сказано. Внимание капитана наконец сконцентрировалось на прелестях его благодетельницы.
— Я вас вполне понимаю. Должен признаться, что я тоже имел кое-какие подозрения, когда шел следом за вами. У вас такой… упитанный вид.
— О, я дождалась комплимента! Этак, капитан, вы совсем вскружите мне голову. Как насчет еще одной шоколадки?
— Спасибо, пока не надо. Кстати, я ведь еще должен поблагодарить вас за спасение. Та банда, насколько я понимаю, разбежалась из-за вашего радиоприемника?
— Да. Я ожидала вас на Гоув-стрит, надеясь, что замечу вас прежде, чем солдаты. Я не знала, где еще можно вас найти, а здесь вы должны были появиться в любом случае, ведь это ваш единственный источник воды. Но вы сумели пробраться к передатчику так, что я ничего не заметила. Когда я услышала выстрелы, то решила, что вы уже внутри, и врубила приемник на полную громкость. Когда привыкнешь к здешней тишине, то музыка воспринимается страшно сильно. Я думаю, здесь мы становимся способны слышать ее так, как полагалось бы.
— Я тем более должен быть благодарен вам. Спасибо, мисс?..
— Миссис.
— Простите меня, пожалуйста. Вы в перчатках, поэтому я не мог заметить кольца.
— Вы можете называть меня просто Бриджетта. Муж называет меня Джет, хотя мне это кажется вульгарным. Он называет меня так нарочно. Он полагает, что это очень по-американски — быть вульгарным. Он не понимает, что вульгарность уже вышла из моды. Дело в том, что он впервые приехал в Штаты в конце шестидесятых и, значит, никогда не избавится от вульгарности.
— Вы знаете,— проговорил Хэнзард,— боюсь, что вам нужно говорить немного помедленнее, а то я не успеваю понять. Моя голова соображает не так хорошо, как могла бы, будь у меня полный желудок.
— Простите меня, пожалуйста,— сказала дама.— Если угодно, я повторю медленно: Пановская.
— Пановская? — теперь он уже совсем ничего не понимал.
— Вы спрашивали мое имя, и я его говорю. Миссис Пановская, Бриджетта Пановская, супруга Бернара Пановского. Возможно, вы слышали о моем муже.
— Черт побери,— сказал Хэнзард.— Черт меня побери. В мире была уйма людей — писателей, артистов, преступников и прочих знаменитостей,— чья известность простиралась очень широко, но о чьем существовании Хэнзард знал ровно столько же, сколько и мы в нашем безнадежно отсталом прошлом. Но имя Пановского знал даже он. Пановского знали все. Все, в буквальном значении этого слова.
— Да, я о нем слыхал,— сказал Хэнзард. Бриджетта улыбнулась, не холодно, а скорее прохладно, давая Собеседнику возможность собраться с мыслями.
— Так вот, значит, почему…— протянул Хэнзард, поспешно припоминая, что он знает о Пановском.
— Да,— подтвердила она.— Мы подобны вам, потому что тоже сублимированы.
— Что?.. Боюсь, я не силен в подобной терминологии. У меня никогда не было времени почитать Фрейда.
— “Сублимированный” — это слово, которым Берни обозначает наше состояние.
Для иллюстрации она провела рукой сквозь букет искусственных цветов, украшавших пластиковый стол.
— Видите ли, Берни разрешено иметь передатчики дома, чтобы он мог продолжать исследования. Берни вообще может получить все, что угодно, если скажет, что это нужно для исследований. Единственное, что он не может сделать — выехать на своей каталке через парадную дверь дома. А то, что на нашей вилле есть передатчик, это абсолютно… ну… какое слово обозначает у вас что-нибудь очень-очень тайное?
— Особо Важное,— подсказал Хэнзард.
— Вот это самое. В кои-то веки весь ваш кошмар с секретностью сработал в нашу пользу. Никто не знает, что у нас есть передатчик, и поэтому ваши сослуживцы не навещают нас, как они это делают в госдепартаменте.
— Госдепартамент! Ну конечно, я видел вас там несколько дней назад! Теперь я вспомнил, это были вы, только волосы у вас были другого цвета. А мужчина в кресле-каталке, что был с вами, это, наверное, и есть Пановский.
— Если вы видели его в госдепартаменте, то это был Пановский суб-первый.
— Не понял. Суб-кто?