6
Абзац первый
Вышел я из больницы, будто мне самому операцию сделали. В мыслях полный кавардак. С одной стороны — никакого желания не было ехать проверять эти чертовы капканы. А с другой, ужасно хотелось стать добытчиком. И опять вспомнились Дедовы слова: много званых, да мало избранных… Не сказать, что почувствовал себя избранным, но уж так мы все, мужики, устроены, что в душе каждый ощущает себя охотником. Видно, еще с каменного века, когда на мамонтов ходили, живет в нас это самое чувство и изжить его ну никак невозможно… И все одно, до конца ничего не решил — подписываться ли мне на это дело или рукой махнуть, плюнуть и растереть, попросту забыть, будто и не было разговора с Вакулой.
Спросил в приемном покое, где та девушка, змеей покусанная? Ответили, что ввели ей сыворотку и отпустили сразу же. Вышел на крыльцо, но Сабрины там не было. Значит, вызвала такси и уехала домой, решил. Вся из себя разобиженная.
«Да мне какое до того дело! Своих забот хватает, нянчиться с ней, что ли?» — решил не звонить ей, хотя должен был из вежливости что ли поинтересоваться, жива нет ли. Но раз отпустили, значит, жить будет. Меня тоже гадюка кусала по молодости в руку, но тогда я точно пробовал яд высосать, а врач мне потом попенял, мог только хуже себе сделать. Тогда еще сыворотки в нашей больницы не оказалось, и мне поставили какой-то там бодрящий укол и с тем отпустили. Через пару дней рука прошла, а вот ощущение брезгливости и даже испуга, когда руку в траву суешь, осталось. И шрамик небольшой между большим и указательным пальцем на память ношу до сих пор. Сабрине о том говорить не стал, а то бы истолковала все по-своему, и опять я бы виноват остался, что не предупредил или в другом чем. Уж что-что, а причину женщина всегда найдет, чтоб обвинить тебя или в чрезмерной холодности, или в излишней горячности, но готовых признаться в своей вине, хоть в самой незначительной, среди женского пола мне пока встречать не приходилось.
Сел в машину и поехал закупать очередную партию продуктов. Для себя и Джоя. А потом неожиданно завернул в охотничий магазин и купил десяток патронов с пулями под свой калибр. Благо охотничий билет всегда вожу с собой. Продавец поглядел на меня с уважением, но ничего не спросил. А у меня и не было желания разговаривать с ним, поскольку сам не знал, зачем я купил патроны, снаряженные жаканами, как их называют старые охотники-промысловики. Знал многих и стоящих и пустобрехов. Вруны могут такую картину нарисовать, заслушаешься. А правды в их россказнях пшик. Зато настоящие промысловики будут говорить с тобой о чем угодно, но только не о своих охотничьих успехах. Не принято среди них хвастать на этот счет, а то удачи не будет. Странный обычай. Получается, если отмолчаться, то удача будет тебя с нетерпением поджидать, у самой лесной опушки! И стоит ее только поманить, она тут как тут. Другого занятия у нее нет, кроме как охотчих людей на добычу наводить…
Абзац второй
Пока ехал обратно, обдумывал и так и сяк, чем мне может грозить встреча с пойманным в капкан медведем. Слышать мне на этот счет приходилось разное. И не понять, где правда, а где тот добытчик врет и глазом не моргнет, а сам наверняка думает, мол, хорошо я этого лоха развел. Небылицу рассказал, а тот, я то есть, и поверил. Рассказывали они, что некоторые медведи, пойманные в петлю или в капкан, смерть свою чуют и ведут себя, будто дети малые, прикрывают голову лапами, ждут выстрела. А другие, дескать, наоборот, начинают рваться рычать грозно и принимают смерть в полный рост, как коммунист перед расстрелом, едва ли интернационал не поют. Поскольку сам ни в чем подобном не участвовал, то вопросов лишних не задавал, а лишь слушал и согласно кивал головой. Сам-то раньше никогда не думал выйти один на один с медведем, как-то не было у меня к тому подобной перспективы и до сегодняшнего дня даже не помышлял о встрече с косолапым. Да и сейчас, если честно, до конца не решил, будет ли она…
Джой поджидал меня на улице, притаившись в тени несколько лет назад посаженной мной ели. Елочка хорошо принялась на плодородной деревенской почве и вымахала уже до крыши дома, широко раскинув свои ветки-лапочки и обильно осыпая по осени землю возле ствола опавшей хвоей. А чуть подальше моими же стараниями сидели несколько березок и сосенка, нисколько не мешавшие друг другу тянуть свои тонкие макушки в небесную высь. Но вот Джою почему-то не нравилась ни береза, ни сосна, а именно елка, достававшая лапами до самой земли. Он залазил под них и высовывал наружу лишь свой коричневый нос, наблюдая за всем, что происходит вокруг.
А наблюдать, собственно говоря, было особо незачем. Разве что любопытствующая сорока усядется на забор, проверить, не осталось ли в собачьей миске остатков еды, чтоб внаглую стащить хоть щепоть перловой каши или кусок вареной картошки. Подозреваю, занималась она этим гоп-стопом не столько от голода, как из желания досадить покалеченному псу, что тут же выскакивал из-под елочных лап и ковылял с громким тявканьем к крыльцу. А может, у них игра такая на интерес. Тот и другой знали ее результат: сорока, что благополучно уберется восвояси, а Джой, создавая видимость раздосадованного таким хулиганством хозяина, особой прыти не проявлял и тут же возвращался обратно под елку.
Лапа у него почти зажила, во всяком случае кровь уже не сочилась и тонкая кожица затянула болячку. Но главная беда заключалась в том, что на больную лапу наступать он не мог и нес ее на отлете перед собой, словно полководец, посылающий войска на приступ.
Первые дни, когда он начал выходить из дома, дальше крыльца его маршрут не распространялся, и он ложился под навесом, где оставался в хорошую погоду до самого вечера. Уже тогда сороки, распознав его немощность, начали похищать недоеденные куски из его миски. И он какое-то время не обращал на них внимания, смирившись со своей участью калеки. Но потом самолюбие его взыграло, и он предпринял несколько бесполезных бросков в их сторону.
Мне довелось несколько раз наблюдать за происходящим из окна веранды. Постепенно с каждым днем пес оживал и, как мне кажется, сороки тому немало способствовали. Не удивлюсь, если и им эта игра пришлась по душе, и они специально прилетали, чтоб подразнить без особого для себя ущерба подыгрывающего им Джоя. С каждым днем его броски становились все более резвыми, и сороки, расценив этот факт как нарушение правил игры, перестали слетать с забора, а стрекотом поддразнивали его с недосягаемой высоты.
И у них, как оказывается, были свои ПДД, пусть не по дороге, а в воздухе, но они их твердо придерживались. И тогда Джой сменил свое местоположение и перебрался под ель, о чем всезнайкам сорокам было, конечно, хорошо известно. Теперь миска находилась от Джоя примерно в десяти метрах. При всем желании добежать до нее в считанные доли секунды и ухватить за длиннющий хвост одну из наглых сорок, даже со здоровой лапой он бы не смог. Тем самым он давал вороватым птицам огромную фору, лишь бы продолжить начатую игру и вовлечь в нее осторожных сорок.
Увидев мою машину, сороки тут же покинули добросовестно изгаженный ими забор, но Джой даже не пошевелился при моем появлении. Так он выказывал мне свою обиду, что не взял его с собой в город, а оставил одного в деревне. Ездить в машине он обожал и через открытое стекло задней дверцы считал своим долгом облаивать каждую попадавшуюся нам на пути собаку.
Может, тем самым он высказывал свое пренебрежение безродным деревенским дворнягам, на что те тут же отвечали хриплым лаем и бежали за машиной сколько хватало сил. Разница в происхождении и материальное различие вызывали вражду даже среди самых миролюбивых псов, что, если я ехал один, без Джоя, даже голову в мою сторону не поворачивали. Лично ко мне у них никаких претензий не было. А вот к породистому псу, сидевшему по-барски на заднем сидении (я, как понимаю, являлся для них личным водителем у высунувшего из окна свой любопытствующий нос Джоя), у них проявлялась пролетарская непримиримость. Как и ко всем, кто не входил в их стаю. Так уж устроен мир, и не нам его переделывать. И вряд ли Джой понимал, что рано или поздно ему перепадет по полной за его барские замашки, как только он переступит запретную черту нашего двора. Но испорченный городским образом жизни, он привык жить по правилам мира более-менее цивилизованного и пока не подозревал, чем ему грозит мир деревенский, где свои ПДД, очень и очень отличные от городских.