– Почему ты никогда не рассказывал мне об этом? – спросила она.
– А нечего! Ты же не будешь распространяться о каждом, с кем ела сосиски? Физически мы подходили друг другу, но с тобой и сравнивать нельзя. Работала на телевидении. Ну заговорил как-то с ней в швейцарской, пригласил к "Хэнратти" пару раз выпить. Но... все пустое! Она была какая-то пришибленная и абсолютно замкнутая.
– Вайда говорила, что наоборот, весьма общительная, – сказала она, наблюдая, как Фелис, стоя на задних лапах, передними драла пробковую пластину.
– Возможно, с Вайдой и была, а со мной – нет. Однажды, спустя несколько недель после нашего знакомства, это было в воскресенье, зашла ко мне и пригласила на концерт. Я подумал, а почему нет. День выдался отличный, можно было и пойти. Настрой у нее был на нуле и никаких флюидов. Вот и все. А несколько недель спустя...
Она сказала:
– Все равно тебе следовало рассказать мне об этом. Не могу взять в толк, почему хотя бы не упомянул.
– Ну что ты на меня набросилась? Я что, наврал? Ты же не спрашивала. Послушай, Кэй, не люблю я говорить на такие темы. Возможно, нужно было отнестись к ней повнимательней, выслушать. Я кое-что заметил. Мог бы, наверное, как-то встряхнуть ее.
Она вздохнула:
– Ну, тут уж твоей вины нет и упрекать себя не за что...
– Знаю, но вот на такие размышления натолкнула меня ее гибель. Поэтому, наверное, не хочу ворошить все, что связано с ней. Если Сэм хочет тебя просветить, кто с кем и как и что, могу рассказать о его уроках мастерства, где сценки...
– Прошу тебя, Пит, – сказала она. – Не хочу я ничего знать.
Наклонившись, взяла миску с водой – Фелис уже приготовилась лакать, – подошла к раковине, выплеснула.
– А я вообще плюю на этого Сэма. Ишь ты! Захотел вбить клин между нами...
Тыльной стороной ладони она передвинула рычажок на кране.
– А это к делу не относится, – сказала, ополаскивая миску.
– Все, что ты сказала, звучит так, будто этот старец ревнует и настроен враждебно ко мне.
– Он пригласил нас к себе на вечеринку, – сказала она, наливая в миску свежую воду. – Он видел, как мы целовались на углу. Стюарт заключил с ним договор на книгу.
– Ты ему сказала, кто я?
– Конечно, нет, – ответила она, наклоняясь и ставя миску на пол. – Но он и сам может узнать. Начнет писать о твоей матери и наткнется. Стюарт или Норман могут в разговоре с ним сказать, что я общаюсь с ее сыном. Лучше бы ты сам ему сказал об этом. Ведь вовсе необязательно, что он догадается про фонд. – Она погладила кошкину голову. Та лакала воду. – А если и да, то не вижу причин для тревоги. Узнает – тем лучше.
– Спустись ко мне. Обсудим. Вайда вернулась. Сделала операцию. Лиза, похоже, собирает посиделки.
– Пит, дорогой, – сказала она. Закрыла кран. – Я не смогу сегодня смотреть наше кино. Столько работы накопилось – читать, читать и читать...
– Не сердишься на меня?
– Нет-нет, – сказала она, сбрасывая туфли. – Правда, милый. Сама не люблю душераздирающие сцены. День был трудный. Производственное совещание, и я там выглядела не так, как хотелось бы. Увидимся позже. Ты как?
– Спрашиваешь! Люблю, тебя, лапа.
– И я тебя люблю, – сказала она. – У тебя там есть еда?
– Полно. Ну хорошо, позже, так позже.
Сказали, что целуют друг друга. Положили трубки.
Она сидела, смотрела на текст, а сама думала, не сочинил ли он очередную ложь. Мастер на этот счет, конечно. Все так правдоподобно, без запинки...
Ну а если его отношения с Наоми Сингер вовсе не "пустое", если было что-то между ними? Приглашал ли он и ее в 13Б? Попалась ли и она на этот крючок? Крючок... Именно это слово. Зацепилась ли глазом за кусочек жизни, на которую взирает Господь...
Вот, например, сейчас... Видит ли он, что она сидит и тупо смотрит в рукопись? Интересно, конечно! Работает ли она или погружена в свои мысли? А он щелкает, должно быть, переключателями, нажимает кнопки. Она, конечно, на "1" и на "2"?
Перевернула страницу.
Вот так и становятся параноиками...
А эти – как их? – фантастические видаки – "Такай" – "Сакай" – "Банзай"... Скоро будет заглядывать через ее плечо в рукопись. Неудивительно, что Хьюберт Шир собирался отправиться в Японию...
Подумала о том, что сказала ему, мол, не любит душераздирающие сцены...
А сама что читает? Очередное убийство... Ребята, вы совсем чокнулись! Передышку какую-нибудь все же дали бы читателям...
Прочитала дюжину страниц. На бланке "Диадемы" синим карандашом написала: "Не для нас". Отложила рукопись в сторону.
Почувствовала непреодолимое желание взглянуть на люстру. Помассировала вместо этого шею, взяла другую рукопись.
Семейный конфликт... Не такой бурный, как у Гофманов или Маклиффов, но вполне вероятно, что и такое бывает. Хорошо написано, интересно... Зазвонил телефон.
Посмотрела на аппарат. Взяла трубку после второго звонка.
– Алло, – сказала она.
– Хочешь сказать, что сама собственной персоной? Нет, правда? Это не автоответчик? Видит Бог, не могу поверить...
– Здравствуй, Рокси! – сказала она. – Сама слушаю тебя, своими собственными ушами.
– Могу представить! Ну как там твой Голубоглазый?
– Превосходно! – сказала она. Подумала: слушает, наверное...
– Догадайся, у кого будет выставка в галерее на Грин-стрит в апреле?
– Господи, Рокси! Потрясающе! Поздравляю. Ну, рассказывай.
Рокси так и сделала. И все подряд – о том, что матушка Флетчера стукнулась на машине, о планах на Рождество, о фильме, который видели.
– А ты как? – спросила, наконец.
– Превосходно! – сказала Кэй. – Ужасно отстаю с работой...
– Ну расскажи что-нибудь. Ах, да ладно. Ну пока. В воскресенье идем кататься на коньках, не хотите с нами?
– Спрошу Пита, потом позвоню. Пока. Флетчеру привет. – Положила трубку.
Села читать. Массировала шею. Приняла душ.
За стеклом, запотевшим, увидела тень. Открылась дверь и вошел он, совершенно нагой. Улыбнулся.