– Это есть проекция на наш мир «глубокого дромоса», туннеля, соединяющего различные пространства, – объяснил Эрикс.
– Пусть «дромоса», кто же спорит… – согласился Смыков. – Деваться нам некуда. Вот и сунулись в тот «дромос», как куры в ощип… Кстати, мы вашего зверюгу уже видели вчера.
– Да, да, – торопливо подтвердил Эрикс. – Я тоже вас видел. Но днем подойти не посмел… Это лучше делать ночью.
– Вы разве ночью видите? – удивился Смыков.
– Нет. Но зверь, наверное, видит… Ночью он ходит очень уверенно. А нашли мы вас потому, что это место мне очень хорошо знакомо… Все начинают отсюда… Потом происходят перемещения разного порядка…
Во мраке глухо рявкнул Барсик, получивший, наконец, возможность распоряжаться собственным языком. Почти сразу после этого где-то рядом раздался голос Зяблика:
– Ну со свиданьицем, потомок!
Они отыскали друг друга в темноте и долго тискали в объятиях.
– Жив, значит, курилка…
– О да. Однако нельзя сказать, что я очень рад этому, – признался Эрикс.
– Что так?
– Эта жизнь недостойна человека. Она не удовлетворяет меня.
– Нас тоже. А что делать?
– Если бы я знал… Боюсь, что мы не в состоянии что-нибудь изменить… Послушайте, ведь вас раньше было шестеро. А я слышал голоса только пяти человек.
– Погиб наш дорогой товарищ Толгай, – вздохнул Зяблик. – Своей жизнью за наше спасение заплатил.
– Печально… Он заслуживал жизни, но умер. Мне же следовало умереть, а я живу… Кажется, это называется иронией судьбы.
Снова раздался рев Барсика, чем-то, похоже, очень недовольного.
– Любопытствую, чем вы кормите вашу скотину? – ни с того ни с сего спросил Смыков.
– О, это долгий разговор, – судя по тону Эрикса, он пребывал в тяжелейшем цейтноте.
– Что ты торопишься, как поповна замуж? – удивился Зяблик. – Чайник, что ли, на керогазе забыл?
– К рассвету я должен обязательно вернуться на то место, где мне положено находиться. Возможно, мы встретимся днем, но эта встреча будет мимолетной. Специально искать меня не надо. Я постараюсь навестить вас следующей ночью.
– Будем ждать, – проворковала Верка. – Вы Лилечку извините, она у нас девушка нежная.
– Нет, нет… Это я должен извиниться за свою оплошность. До скорой встречи. И вот еще что… Здесь вы можете столкнуться с очень нехорошими людьми. В большинстве своем это бывшие аггелы. Они вооружены, и поэтому их легко узнать. Остерегайтесь этих людей…
– Шакалы они, а не люди, – сказал Зяблик. – Встречались мы уже. Еле ноги успели от нас унести. Нашла коса на камень.
– Итак, до завтра. – Во мраке послышались удаляющиеся шаги Эрикса, а потом довольное урчание Барсика.
– Вот и опять нас стало шестеро, – задумчиво сказала Верка.
– Я бы не стал сравнивать Эрикса с Толгаем. – Цыпфу удалось, наконец, успокоить Лилечку. – Человек он, конечно, замечательный, но… Это то же самое, что сравнивать книгу с наскальной надписью. В книге содержится намного больше информации, однако она беззащитна перед любой стихией. А наскальная надпись из десяти фраз переживет века.
– Витиевато вы, братец мой, выражаетесь, – заметил Смыков. – Однако основная ваша мысль ясна. Свой дурак лучше чужого умника. Не так ли?
– Совсем не так, – вздохнул Цыпф. – Я говорил совсем не о проблеме личностных качеств. Я говорил о проблеме времени и места. В уютной и безопасной келье я, конечно, отдал бы предпочтение книге. Но в огне и буре лучше полагаться на скалу.
В течение следующего дня им не удалось встретиться ни с Эриксом, ни с бандитами. Да и вообще дела у ватаги на этот раз обстояли на редкость скверно. Выпадавшие на их долю пути вели или круто вверх, или еще более круто вниз, так что иногда для передвижения приходилось использовать собственный зад (по примеру заплутавших в Альпах суворовских чудо-богатырей).
В конце концов они добрались до мест, где время текло не в десять, а почти в двадцать раз медленней, чем на родине. Пространство здесь уже не сияло чистыми оттенками голубизны, а тускло отсвечивало бутылочным стеклом. Любые звуки, сорвавшиеся с губ, даже самые глухие, немедленно переходили в визг, и членам ватаги приходилось общаться между собой жестами.
Они еле-еле дотерпели до сумерек и вздохнули с облегчением только тогда, когда вновь вернулись на место, определенное хозяевами сиреневого мира для их ночлега. В свой срок появилась и кормушка. Неясным оставалось, как она поведет себя сегодня, однако по настоянию Верки Зяблик все же рискнул вторым магазином. Рискнул – и не прогадал. Урожай боеприпасов составил сам– десят.
– Замечательная штука! – Это был редкий случай, когда Смыков похвалил что-то, пусть даже и неодушевленную вещь. – Эх, переправить бы ее в Отчину! Представляете, каждый день мы имели бы по ведру серебряных реалов.
– То, о чем ты толкуешь, гражданин начальник, в уголовном кодексе определяется как подделка денежных знаков в виде промысла и при наличии отягчающих обстоятельств наказывается лишением свободы сроком от десяти до пятнадцати лет или смертной казнью, – без запинки отбарабанил Зяблик. – С конфискацией имущества, естественно. Тебе, как старому законнику, это должно быть известно лучше, чем кому-нибудь другому. Так что на эту тему лучше и не заикайся.
Немедленно вспыхнул ожесточенный спор. Смыков доказывал, что производство полноценных серебряных денег в условиях господства натурального товарообмена есть не фальшивомонетничество, а обычная кустарно-ремесленная деятельность, сравнимая, например, с заготовкой дров или добычей торфа. Кроме того, он упирал на то, что Талашевский трактат де-юре отменил все ранее существовавшие нормативные акты, в том числе и уголовный кодекс. Однако это было еще не все. Основной аргумент Смыкова формулировался примерно так: не лезьте, братец вы мой, со свиным рылом в калашный ряд, потому что личность, вступившая в конфликт с законом, комментировать и трактовать этот закон никакого морального права не имеет.
Ответные доводы Зяблика были не менее убедительны, но куда более лаконичны. Во-первых – ты сам свинья. Во-вторых – твой поганый кодекс давно пора отменить, но кто посмеет отменить слово Божье: «Проклят будет тот, кто обрезает монеты или ставит на них клейма свои». В третьих – грести лопатой дармовые деньги совсем не то же самое, что вкалывать на лесоповале или торфоразработках.
Полемику, грозившую вот-вот перейти в нешуточную ссору, удалось прекратить только Верке. Зяблику за хорошее поведение была обещана в скором будущем целая кормушка махорки, а Смыкову – сколько угодно новых блокнотов.
Уже стемнело, однако спать не ложились – ждали гостей. Тяжкую поступь Барсика расслышали еще издали, но, как и в прошлый раз, он появился совсем не с той стороны. Сопровождавший зверя Эрикс на подходе к бивуаку зажег свечку. Как он потом объяснил, такого добра у будетляндцев было предостаточно – некоторые усопшие попадали в Синьку сняряженными по христианскому обряду, то есть в гробу и со свечкой в руках. После процедуры воскрешения (которая не всегда проходила гладко – кое-кто из бывших покойников даже тронулся умом) гробы шли на устройство костров, а наиболее удачные образцы свечей тиражировались в кормушках.
Быстро покончив с приветствиями и отпустив Барсика погулять, обе стороны без промедления приступили к переговорам. Вопросов друг к другу накопилось столько, что из-за этого даже заминка вышла – никто не знал, с чего именно начинать.
В конце концов решили, что ответствовать сегодня будет главным образом Эрикс – как-никак, а он провел в Синьке уже достаточно долгое время.
Право задать первый вопрос предоставили Лилечке, как особе, накануне пострадавшей от Барсика.
– Вы как-то говорили, что ваша жена и дети находятся здесь. Нашли вы их?
– Нет, – ответил Эрикс. – Все мои поиски закончились безрезультатно. Мир, в котором мы сейчас пребываем, имеет достаточно сложную структуру. Попавшие сюда люди распределяются по различным, не сообщающимся между собой уровням. Не исключено, что уже завтра мы с вами тоже расстанемся навсегда.