– Папке тяжело, он в сапогах ходит, немцев, их в сапогах лучше бить, ноги не поранишь… – И добавил уже по-взрослому: – А мы и без соли проживём, папка с фронта приедет – мешок соли привезёт, правда, мама?
– Правда, правда, Коля. – Настасья машинально головой закачала, но думка о соли голову не покинула, как гвоздь застряла. После завтрака Настасья в погреб сбегала, стеклянную банку со сметаной притащила, в печку поставила – подогреть немного и, уже собравшись на работу, Кольке наказ дала: – Масло тут без меня сбейте, а я с работы отпрошусь, на станцию к вечеру сбегаю. Глядишь, и соль у нас будет.
Илюшка на скамейке подпрыгнул, словно кто его подбросил, даром что молчун:
– Ура! Соль будет! – И подтолкнул Сеньку в бок. Малыш от неожиданности на Кольку повалился, глазёнками заморгал, но не заревел, а только носом зашмыгал, точно понимал, насколько этот разговор важен и что своим рёвом он настроение может праздничное испортить. А Колька Илюшке кулак показал, дескать, что орёшь, как прокажённый. За столом снова установился порядок.
На станцию Настасья прибежала часам к пяти, раньше не получилось. Упёрся бригадир Василий Андреевич, как козёл на дороге – не столкнёшь. Дескать, как я тебя, Настасья, с косьбы отпущу: сама знаешь, хлеб переспевает, для фронта стараемся, а тебя нужда припёрла на станцию скакать.
– Да мне часа на два, к эшелону, – пыталась вразумить его Настасья, – масло на соль обменять – и назад. Как вернусь, так опять на жатву выйду, норму свою хоть до темноты, а сделаю.
– Ты, Настасья, не баламуть мне людей. – Василий Андреевич говорил каким-то визгливым, как у пилы, голосом, первый признак – нервничает мужик. – Сегодня тебя отпусти, а завтра весь колхоз к эшелонам побежит. Фронт, он от нас хлеба ждёт.
Василий Андреевич уже уходить собрался и вдруг тихо, точно боялся, что кто-то их услышать может, сказал:
– Ладно, Настасья, часа за два до конца работы исчезни украдкой, я вид сделаю, что не заметил…
И вот теперь стоит она на перроне, продуваемая ветром от проходящих поездов. Станция была маленькая, с деревянным вокзалом, похилившимся от времени.
Настасья не была здесь недели три. И сейчас ей показалось, что станционные постройки успели ещё больше накрениться, врасти в землю. Прошлый раз на станции было необычно оживлённо, составы подходили один за другим, стояли и на основных путях, и на запасных. Были это обычные товарняки с теплушками, битком набитые солдатами. Знала Настасья, немцы рвутся к Сталинграду, а эта станция – одна из многочисленных, связывающая двумя железными ниточками центр России с городом на Волге. Туда, в это пекло, и тянулись тогда составы, и дорога точно работала в одном направлении – на юг. На путях и по перрону разгуливали солдаты, пиликала гармошка, вспыхивали пляски, царил какой-то приподнятый дух.
Сегодня на станции было тихо. Только проходившие составы, точно ножом, распарывали застойную тишину раскалённого воздуха. И хоть по-прежнему движение было в одну сторону – на юг, подметила Настасья, что теплушек с людьми почти не было, зато шли вагоны с техникой, пушками, автомашинами, а два состава, видимо, везли танки – под брезентом угадывались их очертания. И самое главное, поезда шли без остановки, только чуть уменьшая скорость, и на стрелочных переводах колёса выстукивали яростную пулемётную дробь.
Настасья, простояв часа полтора, начала беспокоиться за свои пакетики с маслом. Жара и к вечеру не унималась, казалось, что рельсы растопятся от духоты, не то что масло. Видимо, не суждено сегодня добыть соли, пора к дому направляться: теперь скоро скотину пригонят, а дома ребятишки одни – но проходивший мимо знакомый железнодорожник Кузьма Бочаров, с мужем ещё вместе работали, поздоровался и сказал:
– Сейчас с юга состав будет. С юга они все останавливаются.
Наверное, минут через пятнадцать и в самом деле пропыхтел мимо Настасьи составик из пяти вагонов.
Чёрный закопчённый паровозик точно засуетился перед стрелкой, постучал вагонами на переводе и остановился. Настасья, боясь упустить последнюю возможность, бегом побежала к составу. Но – странная вещь – ни одна дверь в вагонах не распахнулась, и Настасья сначала перешла на шаг, а потом и совсем остановилась. Пожалуй, ещё минута прошла, пока скрипнула дверь и на откос выпрыгнул солдат. Был он, видать, в годах, с огромной, блином, лысиной и не по-солдатски упитанный – животик карнизом навис над ремнём. Наверное, от вагонной духоты гимнастёрка его в тёмных пятнах, прилипла, точно приклеенная, к плечам. Солдат потоптался на месте, а потом бегом направился в сторону станционной водокачки, погромыхивая котелком. Настасья пыталась остановить его, крикнула вслед: «Товарищ, товарищ!», но солдат, не оборачиваясь, отмахнулся рукой, дескать, не до тебя.