– Батюшки святы! – воскликнула Настасья. – Как же она терпит-то, силы-то ей как хватает?!
– А что поделаешь? Война, она всех уравняла, и мужиков и женщин, горе в один узел связала.
Что-то колючее зашевелилось в груди, испарина на лбу выступила. Вспомнила Настасья, как она ещё полчаса назад злобой исходила на эту женщину, и стало обжигающе стыдно, точно её, как воровку, за руку схватили. Подойти, извиниться, чтоб плохого не думала? А может, и не нужны ей сейчас эти извинения, ей бы, бедняжке, свою ношу вынести, одолеть так, чтоб сердце на части не разорвалось.
Паровоз стоял уже во главе состава, попыхивал.
Анна Семёновна в дверях показалась, крикнула:
– Поскорее, Шамшеев, сейчас поедем! – и скрылась в вагоне.
Пожалуй, только в этот миг и разглядела её Настасья, с ног до головы взглядом охватила. Была она молодая, это халат солидности прибавлял, а на лице и морщинок нет, детская припухлость не разгладилась, только к глазам тонкие ниточки подкрадываются.
Анна Семёновна снова появилась в двери, теперь уже с узелком Настасьи.
– Вещи ваши с нами могут уехать… Шамшеев, передай.
Шамшеев к двери прыжком подскочил.
– Не надо! – закричала Настасья. – Не надо, ради Бога, прошу, себе возьмите! Масло у меня там коровье, свежее, оно пользительное для хворых, ради Бога, прошу…
Шамшеев на месте запрыгал, голову на Анну Семёновну поднял, застыл, точно команды дожидался.
– Ради Бога! – опять запричитала Настасья. – Ради Бога!
– Платить у нас нечем, – сказала Анна Семёновна. – Сами понимаете.
– А и не надо, а и не надо…
– Я с ней рассчитаюсь, – вмешался Шамшеев. – Соли у меня немного осталось… В деревнях, пишут, с солью плохо, – и он кисет кожаный из кармана извлёк, протянул Настасье: – Держи!
Хотела Настасья оттолкнуть кисет, но заметила, как сурово на неё сверху взглянула Анна Семёновна, точно взглядом приказ отдала, и она косынку с головы сдёрнула, в уголок пересыпала крупную, с фиолетовым отливом соль и уголок тот узлом перехватила. С добрую щепоть и оказалось всего соли, это про себя мысленно Настасья отметила, и тут же себя укорила: чёрт знает о чём думает, как последняя торговка.
Паровоз точно этого момента дожидался, рявкнул басовито, раскатисто, даром что маленький, а от гудка этого оглашенного даже вздрогнула Настасья. Состав тронулся, и Шамшеев уже на ходу на подножку прыгнул, рукой Настасье махнул. Заметила Настасья, что и Анна Семёновна в дверях махала рукой, и снова кто-то шершавой пятернёй сдавил сердце…
Настасья стояла на путях долго. Скрылся за посадками состав, а слёзы лились и лились из глаз. Настасья вытирала их уголком косынки. Растворившаяся от слёз соль щипала её исколотые жнивьём руки.