— Да ведь глупость, Семен Петрович, получится… Не хлеб, а кутья кутьей.
— Яйцо курицу не учит, понял, Глазков? А будешь упрямиться — завтра докладную директору на стол, и все твои выкрутасы в таком свете представлю, что не поздоровится. И прости-прощай…
Юрка хотел сцепиться с управляющим, высказать все, что думал о нем, да на миг представил Верино лицо, заплаканное, морщеное, эти попреки-укоры: «Перекати-поле проклятое, опять права качать вздумал…» — и круто, по-военному развернулся к комбайну, на мостик в три прыжка вскочил.
«Черт с ним, — думал Юрка, — что мне, больше всех надо? Вон другие помалкивают, как в рот воды набрали. А я должен воевать с Семеном? Да пропади он пропадом…» Запустил двигатель, рванул рычаг скорости…
Несчастье случилось с Юркой к концу круга. Сработала сигнализация — бункер наполнен. Юрка вскочил на площадку рядом с двигателем, замахал фуражкой. И пока подъезжал Ерохин, взял из бункера горсть горячего разбухшего зерна, перекинул на ладонях.
«Преступник я и есть, — подумал Юрка. — Такое зерно все равно на току сгниет. Ему, нашему управляющему, только бы отрапортовать, а как людям в глаза глядеть? Спросят: совесть у вас на затылке была, пеленой глаза застелило?»
Ерохин подрулил к нему, выскочил из кабины, закричал:
— Ну что, Глазков, убедился? Прав наш командир — хлеб молотить можно. А ты в кошки-дыбошки, на свой лад людей настраиваешь.
«Лизоблюд, — подумал Юрка, — живешь, как налим, крючком, не разгибаясь», — но вслух не сказал, ухмыльнулся только. Заметил через минуту, когда шнек включил: при сухом зерне валом валит пшеница в кузов, а теперь как пригоршни бросает.
— Видишь, что получается? Вот и прав твой командир! Зерно в бункере колом стоит, никакой сыпучести.
— А ты залезь, пошевели.
— Да уж придется.
Взобравшись на бункер, Юрка деревянной лопатой начал толкать спрессованную кирпичом массу разбухшего зерна. Толкал до ломоты в лопатках. Пожалуй, полчаса прошло, пока оголились бока бункера. Теперь задача была еще сложнее — протолкнуть в шнек застрявшее в днище зерно, и Юрка забрался в бункер. Когда эта канитель подходила к концу, наверное, от напряжения свело левую ногу. По тонкой консоли скользнул сапог, и вместе с треском сапожной кирзы тело будто током прожгло, боль острым жалом кольнула в пятку. Этих секунд хватило, чтобы шнек в лапшу измочалил сапог, в клочья изодрал ступню. Но, видимо, в горячке хватило у Юрки сил подняться, выскочить на мостик, выключить зажигание. Спускался с комбайна уже с помощью Ерохина, и кровавые слитки падали на влажную стерню…
Из больницы Юрка выписался через три недели.
— Ты, Глазков, наверняка в рубашке рожден, — говорил ему добрейший хирург Григорий Михайлович. — Кость у тебя не задело, только мясо с пятки содрало. Да это не страшно. Заштопали тебе ногу — хорошая жена так носки не чинит. Сестрицу Александру Степановну благодари — большой специалист по этой части, стежок к стежку кладет, как расписывается.
К концу третьей недели Юрка начал ходить. Правда, опирался на костыль больше, чем на левую ногу, но с каждым утром чувствовал — уходит боль.
…Забирать из больницы приехал Ерохин. Сели в грузовик, тронулись.
— Опять с тебя, Глазков, магарыч большой. Ты мне по гроб жизни обязан.
— Так уж и по гроб? — усмехнулся Юрка.
— Ни больше ни меньше. Посуди сам — кто тебя в больницу доставил? Ерохин. Я, понимаешь, тогда гнал, как к ведьме на свадьбу, без знаков препинания, про тормоза забыл. Ты-то плохо небось помнишь, глаза закрыл и только постанывал. А я керосинил, все сто выжимал и по райцентру не сбавил. Если бы милиционер остановил, я бы ему показал! Человек увечье на производстве получил…
— Не остановили? — спросил Юрка просто так, из желания тормознуть ерохинскую болтовню, но тот, видимо, в ударе был.
— Пусть бы попробовали. Что я, безголовый, что ли, ты кровью исходишь, а я должен назад оглядываться, дырку бояться схлопотать! Да по мне, хоть права совсем забери — главное, тебя к докторам доставить, сохранить для семьи казака, для совхоза работника. Между прочим, дома тебя дожидаются, все жданки поели сегодня, сегодня Вера со мной собиралась, да не трястись же ей в кузове обратно…
— Как там дома? — спросил Юрка.
— Нормалек — так молодые люди сейчас говорят. Ребятишки, правда, приболели — грипп у них какой-то банковский…
— Какой, какой?
— Банковский…
— Гонконгский?
— Ага, в самый раз угадал! Их сейчас, этих болестей, понавыдумывали, умрешь — не поймешь от чего. Мне недавно один шоферюга рассказывал, объявилась у них в колхозе такая зараза…