Юрка не выдержал, еще раз прервал Ерохина:
— Ты про совхозные дела расскажи…
— А что дела? Дела совхозные — дела серьезные, так Семен Петрович говорит, кстати, это он меня за тобой послал. Говорит, разъясни Глазкову, сам виноват, наверняка с похмелья такая промашка вышла. Говорил ему — будь потише. Оно всегда так: на тихих бог пошлет, резвый сам налетит…
— Так и сказал? — только спросил Юрка.
— Так и сказал.
— А ты сам как про эту историю думаешь?
— А кто тут поймет? Твою стычку с управом я помню. Надо было до конца стоять, быком упереться и ни с места. Глупость была — в дождь хлеб молотить. Потом погода установилась, и без показухи хлеб уработали, не позже других…
— Вот бы и сказал об этом Семену Петровичу…
— А где бы его увидеть?
— Что так? Заболел твой командир?
— Семен Петрович как танк, с него любая хворь скатывается, как с черепахи вода. Только сейчас он командный пункт сменил, на бахчах днюет и ночует.
— Не пойму, чего на бахчах делать?
— Святой ты человек, Юрка, ничего не знаешь, ничего не понимаешь. Да бахчи для нашего управа, что первоцвет для пчелы. Взяток богатый там идет. Горожане сейчас шустрые — каждый лошадей по пятьдесят, а то и сто имеет в гараже. Оседлал их — и к Семену Петровичу: «Будь здоров, дорогой». А Семен Петрович как сорока в сказке: этому даст, этому даст, глядишь, и в его кармане хруст звонкий появляется… Не первый год, опыт у него богатый по этой части.
— Вот бы и схватили за руку!
— Не больно нужен. Берет совхозное. Знаешь песню: «И все вокруг совхозное, и все вокруг мое…»?
— Ловкач ты, Ерохин, далеко пойдешь…
— А я далеко не собираюсь. Мне и в хуторе не надоело. Кому тесно, тот пусть катит, как перекати-поле, без остановки, а я оседлость люблю, цыганская жисть мне ни к чему.
Дальше ехали молча. Ерохин замолк, видимо, почувствовав себя победителем в споре. А Юрка, отвернувшись к окну, ловил взором поблекшую стерню, пласты осеннего взмета, придорожный чернобыл с паутинкой, и все это вселяло успокоенность, как и сама осенняя природа. Молчание Ерохина тоже принимал как награду. Уж больно надоел своей болтовней, а еще больше угодливостью и изворотливостью. Живет, как паутина, за каждую былинку цепляется и никакого порока в том не видит. Сегодня Семену Петровичу с собачьей преданностью в глаза смотрит, а завтра, изменись судьба, — и Юрке в тон говорить будет. Уже перед домом Юрка порылся в сетке, извлек бутылку, протянул Ерохину. Тот руку не оттолкнул, наоборот, как-то суетливо, по-старчески схватил бутылку, спрятал в багажник.
— В больнице, что ли, купил? — спросил примиренчески. — Мы с тобой ведь больше никуда не заезжали.
— Зачем в больнице? В больнице водкой не торгуют. Семен Петрович привез, когда «на провед» — он так свой визит назвал — приезжал. Дескать, оцени, Глазков.
— Так, выходит, ты меня чужой водкой угощаешь? А я не откажусь — она один запах имеет, сивухи, понял?
— Тебе это лучше знать, чья водка как пахнет.
Три дня Юрка «бюллетенил». Достал свои армейские штаны, на ноги галоши — обуваться еще больно, по двору прошелся, да и принялся за дела. А их за время болезни накопилось изрядно: зима надвигается, а дрова не нарублены, у хлева князек камышовый ветром разворотило, воротины похилившиеся миру кланяются. И пока Юрка дела вподборку итожил, Вера радости не скрывала, ходила за ним как привязанная.
— Сразу видно, на базу хозяин появился…
Юрку передергивало от этого казацкого слова — «баз», уж на что понятнее «двор», но вслух не роптал. Видно, Юркино усердие даже теще пришлось по душе, и она за обедом из шкафа стеклянный пузырек достала, стопку налила — чистый спирт. Ей вторая дочь из Сибири, видите ли, на растирку прислала, а она не пожалела, зятю за ударную работу угощение выставила.
Юрка хотел было отставить тещин «магарыч» — вдруг обидой посчитает, выпил, с аппетитом захрумкал огурцом.
Но на четвертый день эта семейная идиллия Юрке изрядно надоела, да и Верины «наряды» уменьшились — подогнал Юрка дела на «базу» и поэтому объявил утром:
— На работу буду подаваться.
Вера хотела было в причитание удариться, руки в боки — точно борец на ковре, но теща в защиту зятя встала:
— И правильно, Юрий. У нас по присказке — дом невелик, а сидеть не велит, обязательно какое-нибудь дело сыщется. Уж лучше ты на работу отправляйся.
Путешествие до бригадного стана бесследно не прошло: нога покалеченная тягуче заныла, на лбу испарина выступила, но Юрка старался держаться молодцом. Невелико геройство — ногу в шнек сунуть, да еще сострадание к себе искать. Поэтому, когда с ребятами-собригадниками здоровался, в ладонь всю силу вкладывал — дескать, не ослаб Глазков, фасон держит. И ребята, будто поняв, что от них требуется, с расспросами не лезли, только Парамонов по спине кулаком стукнул.