А весной, когда появились первые цветы, как раз после Дня Победы, на велосипеде приехал финагент Демьян Тавокин, мужичок дробненький, скуластый, лысину начесом упрятал (смеялся: дескать, идет покрытие за счет собственного бюджета), и так, похохатывая, начал:
— Выходит, Егор Евдокимович, лишних тысяча четыреста карбованцев завелось?
— О чем разговор, Демьян Акимович?
— О сельхозналоге, браток. Забыл разве, что за каждый корень положено сотню платить?
— Да как же с таких яблонь брать? Малолетки, только цвести начинают.
— Эти сказки своей Катерине рассказывай, а мне некогда. У меня закон под рукой, им и руководствуюсь, а на крестинах ни у тебя, ни у твоих яблонь не был.
— Выходит, платить?
— Выходит, да.
— Ну, тогда, Демьян, не было у меня никакого сада…
Быстро залетел на веранду, схватил топор — и не успел Тавокин глаза протереть, как срубил Егор все четырнадцать красавиц. Уж на что Демьян был бесхозяйственным мужиком, но и у него слезы навернулись на глазах, закашлялся смущенно, начал укорять:
— С ума, что ли, спятил? Опоганил место, будет неприглядным стоять?
— А ты за место не беспокойся. Ты мне лучше пояснение дай: с берез налог будешь брать?
Захохотал Тавокин, возле виска пальцем закрутил: что, дескать, с глупого возьмешь!
— Ну что ж, если с берез налога не полагается, рощу посажу.
Целую весну, а затем и осень Егор бродил по округе с лопатой, выкапывал молодые березки, клены, осины, любовно оборачивал корешки мешковиной, таскал домой. Уж на что Катерина — человек молчаливый, без попрека, и то не выдержала:
— Ты, Егор, как дитя малое: чем бы ни тешилось, лишь бы не плакало. Угораздило тебя эти деревья сажать.
— Ага, угораздило.
С той поры и прилепилась к Егору кличка Причуда. Но странное дело, Егор на такое прозвище не обижался, наоборот, довольно посмеивался:
— А человек обязательно должен с причудой быть. Тогда с ним интересно жить. Моя Катерина тоже такое занятие не одобряла, а потом, когда роща выросла, соловьи там поселились, выйдет вечером и слушает — говорит, со двора бы не шла.
— Так, говоришь, онучи хозяина не учат? — переспросил Ершов.
— Ага, так и ответил. Но самое главное-то не в моей леваде. Дерево, оно что, хоть и живое существо, а слова не промолвит. Ты с проектом орошения хоть сам разбирался, Васильич?
— А зачем? Ты знаешь, как говорят: «В колхозе ума не надо, на это бригадир есть». С ним, проектом, целый институт работал, там грамотеев побольше нашего…
— Вот и глупость говоришь, а скорее всего чужую повторяешь. Пойдем на улицу, покажу, в чем закавыка получится.
Осеннее солнце уже высоко поднялось над левадой, разгуливался хороший день, от утреннего тумана следа не осталось, и от луж, точно весной, шел пар. Егор вел Ершова к реке по трассе водовода, рассказывая:
— Проектанты, они поступают так, как, говорят, раньше царь дороги строил. Линейку положили и прямую линию провели, на местность забыли посмотреть. И получилось смех и горе. Ты знаешь, что за моей левадой?
— Как что, Сорочья гора…
— То-то и оно. Она, хоть и невысокая, только ребятишкам на салазках ездить, да для воды серьезной преградой встанет. Надо станцию второго подъема строить. А возьми чуть левее, обойди гору, на двести метров удлини водовод и одной станцией обойдешься. Тридцать тысяч в колхозном кармане останется. А главное, на насосную четырех дежурных где ты найдешь?
— Так ли, Егор Евдокимович?
— Так, так, Васильич. Да ты сам с Первеевым поговори. Он хоть и зануда большая, но дело свое знает.
— Так почему же молчит?
— А он, как и ты, рассуждает: в колхозе ума не надо. Тебя-то я понимаю: пришлый у нас человек, поживешь да уедешь, на два дома жить трудно.
Эти слова больно, точно по живому резанули ножом, но Ершов сдержался. Да и что скажешь, ведь и в самом деле живет на чемоданах. Душа словно две доли имеет: одна здесь, другая в городе.
Первеева они нашли на берегу реки. Трещал заведенный экскаватор, выбрасывая сизые кольца дыма, пять перемазанных парней, как воробьи, примостились на гусенице, покуривали, а Первеев по-командирски разгуливал перед ними, наверное, воспитывал за какие-то проделки. Завидев Ершова со стариком, махнул рукой, пошел навстречу, улыбку во весь рот изобразил.
— А, чудак-рыбак, подмогу ведешь? Адвоката нашел? Прямо скажу, дохлый номер — у меня документ на руках…
— Подожди, Первеев, — остановил его Ершов, — не о леваде речь пойдет. Вот мне Егор Евдокимович рассказывал о станции второго подъема: правда, что без нее можно обойтись?