— Не знаю, не знаю, я тоже ветеринарный врач и по таким документам разрешить торговлю не могу.
Женщина протянула справки деду. И тот, приняв бумажки, начал их суматошно перебирать в руках, наливаться краской. Спокойной, даже какой-то ленивой походкой женщина пошла назад к низенькой станции, обходя лужи. Солнце, наконец-то пробившееся из-за туч, кажется, высветлило, сделало ее фигуру еще более стройной.
Петрован хмыкнул удивленно, деда в сторону отозвал, что-то ему на ухо зашептал.
Тот начал перебирать губами, точно что подсчитывал, и вдруг неожиданно сорвался с места, мелкими шажками засеменил вслед за женщиной.
Появились они вместе не скоро. Врачиха торопливо поставила клеймо на тушу, и дед крикнул Мишке:
— Давай к павильону!
Петрован тоже пошел на базар, Мишке подмигнул и в толпе растаял.
В павильоне Мишка, вооружившись топором, пластал тушу на мелкие куски, а дед, ставший неожиданно оживленным, шуровал около весов, весело покрикивая:
— А ну, подходи, навались, у кого деньги завелись!
Закончив торговать, дед аккуратно пересчитал деньги, засунул их в боковой карман пиджака, разгладил усы.
— Теперь бы, Мишка, и чайку неплохо с устатка попить!
Чувствовалось, что дед был доволен и торговлей, и самим собой. И уже не дрожали руки, а взгляд его стариковских глаз стал цепким и острым, как у охотника, он улыбался, щурился поминутно. За чаем в столовой дед шутил, оживленно бил себя ладонями, точно в пляске, подмигивал заговорщицки Петровану. Тот нашел их незадолго до этого и в чайную пошел с радостью, за чаем хвастал обновками, купленными в магазине.
Возвращаясь, где-то за городом, Мишка спросил:
— А что, деда, Яскал в бумагах напутал? В чем дело?
Дед долго не отвечал, точно прикидывая, стоит ли все рассказывать, потом заговорил спокойным тоном:
— А кто их поймет, Миша. Ученые люди… А может быть, по пословице: «Рыбак рыбака видит издалека»…
Дед замолк на несколько минут, потом продолжал:
— Жизнь-то, она какая, Миша? Человек каждому месту должен соответствовать. А так или не так делает, попробуй докопайся. Вот ты станешь врачом, тогда без горя. Любую бумажку состряпаешь, и платить не надо…
— Как платить? — удивился Мишка. — За бумажки какая плата?
— Всякая работа, Миша, уважения стоит. — И дед замолчал.
— Ты думаешь, Мишка, — вступил в разговор Петрован, — она, бабочка та, задарма мясо клеймила? Как бы не так! Может, и Яскал что напутал, где-нибудь закорючку другую поставил, а скорее всего сама выдумала. Она как рассуждает: погода баламутная на улице, старику с мясом домой возвращаться никак нельзя — пропадет добро, значит, он за червонцем не постоит…
— Так ты что, червонец ей отвалил? — беспокойно спросил Мишка, толкнув деда. Но тот опять молчал, на Петрована глядел с укоризной, точно хотел сказать, чтобы он язык попридержал. Но тот не заметил этих взглядов, продолжал спокойно:
— А ты как думал? За здорово живешь она так бы не раздобрела. Дед твой, он, брат, умен в таких делах.
Мишка уже не слышал последние слова, рванул вожжи из рук деда, натянул их изо всех сил. Ветерок остановился, и даже удар дедовской плетки его не столкнул с места.
— Ты чего мерина остановил? — испуганно спросил дед.
— Назад поедем! — заорал Мишка и начал поворачивать Ветерка, захлопал вожжами по его крутым бокам, зачмокал губами.
Наверное, дед не ожидал такого решения Мишки, несколько секунд удивленно хлопал глазами, а потом быстро по-молодому соскочил с повозки, забежал вперед, повис на оглоблях. Мишка тоже спрыгнул, подскочил к деду, попытался его оттолкнуть от повозки.
— Ты что, сдурел? — закричал дед.
— Это не я сдурел, а ты, — Мишка рвал на себя повод, вцепившись обеими руками. Но, видимо, силен еще был дед Поликарп, лошадь стояла как вкопанная.
Мишка в сердцах сплюнул, чуть отступил от повозки. А дед опять резво вскочил на сиденье, начал поворачивать лошадь назад.
— Чумовой, ей-богу, парень, — кряхтел дед. — Ты хоть скажи, чего взбеленился, что случилось?
Мишка заговорил треснувшим, с надрывом, голосом:
— А ты не понимаешь, что случилось? Да это же грабеж средь белого дня! Сколько же их, червонцев-то, надо Яскалу, врачихе? Скоро без штанов ходить будешь…
Петрован глядел на них удивленно, а дед обернулся, усы его опять встали торчком, оголяя желтые прокуренные зубы:
— Дурак ты, Мишка! Не мной сказано: не подмажешь — не поедешь. Птичка, она по зернышку клюет, а сыта бывает, тем и рада. Ты думаешь, все по справедливости живут? Как бы не так, держи карман шире…