— Хорошо ли думала, Евдокия?
— Да уж так думала, что и ночи не снятся. Проснусь, глаза открою, хоть коли их, и думаю, думаю… Вся моя жизнь, как в кино, перед глазами крутится. И жалко мне Одноличку до слез…
— Вот видите… А ребята как?
— Да и они, чувствую, переживают. И больше всего вас они жалеют.
— А меня почему?
— Говорят, Нина Ефимовна у нас добрая. Как она одна останется? Скучно ей будет, заплачет…
Тугим комком перехватило горло, но Нина Ефимовна лицо в сторону отвернула, волнение свое утихомирила, сказала вполголоса:
— Обо мне-то какой разговор, Евдокия? Я не маленькая, сама о себе позаботиться смогу. Я к тебе пришла поговорить о твоей семье. Уживешься под чужой крышей, нет?
— Да какая же она чужая, сыновья ведь? Свой своему поневоле рад…
Наверное, все-таки права Евдокия. Недаром говорят, что артелью и батьку бить можно. А Лыгины, они дружные, один за одного цепляются. И нечего ей, Нине Ефимовне, в чужие дела нос совать. Разберутся сами, как жить-поживать. Сейчас самое время подобру-поздорову домой отправляться.
Нина Ефимовна так и хотела поступить, и вдруг одна спасительная мысль как щелчком стукнула. Заговорила быстро, точно боялась — остановят, выговориться не дадут:
— А может быть, Евдокия Лукьяновна, объединим хозяйства? Сама знаешь — живу я одна, скука иконой в доме висит. Вместе оно легче жизнь одолевать. Пенсия у меня приличная, зарплата тоже. Детишек ваших на ноги поднимем. Ты не пойми, Евдокия, что за себя стараюсь. Мне-то хватит.
— Ой, Нина Ефимовна, зачем вам хомут такой?
— А я налегке по жизни и никогда не шла…
— Ну, спасибо тогда на приветном слове. У меня как-то на душе полегчало, только жалость мне эта не нужна. Сама справлюсь. — И Евдокия вдруг отвернулась, прикладывая концы платка к глазам.
Ночь наступила стремительно, точно в горах, плотной темнотой окутала сначала овраг, потом проглотила деревенские домики на противоположной стороне. От вечерней прохлады, потянувшей с полей, стало зябко, по спине побежала неприятная дрожь. Нина Ефимовна поднялась с крыльца, где она долго сидела, вернувшись от Лыгиных, прошла в комнату, щелкнула выключателем. И, точно на свет, кто-то робко постучал в дверь, зашуршал в коридоре, а потом на пороге выросли маленькие фигурки Ромки и Славки. Они тоже зябко поводили плечами, терли носы, смотрели на учительницу смущенными глазами.
— Случилось что-нибудь, ребята? — спросила Нина Ефимовна.
Мальчишки долго молчали, переступая с ноги на ногу, потом Славик проговорил глухо, как бы про себя:
— Сережка приехал…
— Ну и что?..
— Понимаете, Нина Ефимовна, — теперь в разговор вступил Ромка, опять своим тоненьким, точно птичьим, голоском начал выводить слова, — за нами он приехал…
— Так вы что, проститься прибежали? — с тревогой спросила Нина Ефимовна.
— Не-е… — Славик посмотрел на брата, точно попросил взглядом, чтоб и тот подтвердил его слова, — н-е, мы от него спрятались…
— А это-то еще зачем?
Ромка зашмыгал носом, часто заморгал, потом вытянул губы в ниточку и сказал глухо, уже не писклявым голосом, точно брату своему подражая:
— А мы, Нина Ефимовна, из Однолички никуда не поедем. Мы ему об этом сказали, а он ругаться на нас, дураки, говорит, серые, ничего не понимаете. Грозился ремнем нас отхлестать, потом мы со Славиком за дверь выскочили…
— Теперь-то что будет? — тихо спросила учительница.
— А мы не знаем… Небось Сережка сейчас искать нас побежит. Только мы не поедем, правда, Славик? Нам и в Одноличке неплохо.
Славик закивал головой, зажмурился, точно от удовольствия.
Нина Ефимовна ребят к дивану подтолкнула, усадила, головой закачала:
— Ну, ребята, заварили вы кашу…
Мальчишки сидели на диване чинно, по-взрослому, сложив руки на коленях, смотрели на учительницу. Они точно ждали помощи от нее, поддержки. Нина Ефимовна ловила эти тревожные взгляды, чувствовала, как холодный, липкий пот выступал на лопатках, становилось противно от своей беспомощности. Не от нее, а от Евдокии сейчас зависело, жить ребятишкам в Одноличке или уезжать, она одна сейчас решала этот вопрос, и было бы бестактно вмешиваться в исход этого решения. Ребятишки, наверное, и сами это понимали, хоть и глядели на Нину Ефимовну просительно, поэтому Ромка и вопрос задал:
— Нина Ефимовна, можно мы у вас посидим?
Учительница встрепенулась, точно свои думы с плеч сбросила, проговорила быстро-быстро:
— Конечно, конечно, Рома, посидите… Только как же вас дома найдут?