Наверное, Сергей эти слова тоже услыхал, с шумом дверь распахнул, к матери бросился, закричал: «Мама приехала, да?» Тот, кого Григорием Никитовичем именовали, чуть в сторону отступил. Сергей мать расцеловал, в глаза с лаской поглядел, и у нее теплота по телу приятная пошла, руки мелко задрожали. Чуть не прослезилась при виде сына, но при постороннем человеке сдержалась, только украдкой по глазам пальцами провела. Григорий Никитович, когда сын отступил, руку, протянутую Евдокией, с какой-то жадностью подхватил, губами коснулся.
— С приездом, с приездом, Евдокия Лукинична. Рад познакомиться. А меня Григорием Никитовичем величают. У вашего сына зам.
— Причем, мама, имей в виду — боевой заместитель и первый помощник. — Сергей в разговор вступил оживленно. Чувствовалось, каким-то особым довольством наполнен сын, и Евдокия даже порадовалась за Сергея. Главное, чтоб у него все хорошо было.
Григорий Никитович к столу подошел, лист бумаги, из кармана выхваченный, разгладил, пригласил:
— Взгляните, Сергей Николаевич!
— Ты извини, мама, дело одно спешное… — Сын над бумагой склонился, потом, поднявшись, оживленно в ладоши хлопнул, на заместителя своего благодарно взглянул. Ай да молодец ты, Григорий! — И, повернувшись к матери, пояснил: — Знаешь, мама, какое мы доброе дело задумали, а? Дачу строить… Помнишь, как Виктор Сучок, сосед наш, шутил: «Стали разживаться, дом продали, купили ворота — стали закрываться». Вот и у нас так получается, — и на Григория Никитовича посмотрел.
Тот засмеялся приглушенно, довольно руки потер.
— Можно сказать, голубая мечта Рости исполняется, — продолжал сын. — А это ты хорошо скомпоновал: и гараж, и подвал, и мансарда чудесная…
— Главное теперь, Сергей Николаевич, мастеров хороших найти. Чтоб, во-первых, сруб был осиновый, и крест срубить, под рубанок стены обработать, во-вторых — лаком их покрыть, в-третьих, — Григорий Никитович начал пальцы на руках закладывать, — чтоб камин хороший из шамотного кирпича выложить…
— Да ты, я смотрю, Григорий, как заправский строитель…
— Она, жизнь, всему научит, Сергей Николаевич! Разоряться, так один раз надо. Главное, чтоб народ не смешить. А то получится как у Гаврилова: он сам вроде мужик как мужик, а на дачу глядеть противно, курятник и тот лучше. При наших возможностях такая скромность — как унижение достоинства.
Евдокия слушала внимательно, и, хоть половину не поняла, о чем идет речь, подумалось: наверное, нечистый душой этот Григорий Никитович, юлой крутится, мельтешит, сыну вроде внимание оказывает, а сам смотрит пронзительно, как кусается. Об этом и сказала сыну, когда Григорий Никитович ушел.
— Напрасно ты так, мать, думаешь о человеке. Он, Григорий Никитович, в нашей системе, можно сказать, незаменимый человек — двадцать лет заместителем работает. Начальники меняются, а он дело ведет.
— Не знаю, сынок, не знаю, — Евдокия пыталась говорить спокойно, не волновать сына, — может быть, он и хороший человек, но больно уж скользкий, как налим, того и гляди, из рук выскользнет… Мне, бывало, твой отец так говорил: у честного человека на лице все написано, а у жулика только глаза бегают…
Сергей улыбнулся чуть иронически, стул свой к матери пододвинул, на плечо руку положил.
— Ну, мать, и логика у тебя! Если глаза бегают, как ты говоришь, то хватай и в тюрьму сажай, так? Тогда с куклы-моргуньи начинать надо… — Потом, помолчав, добавил: — Деловые люди везде нужны… Дачу-то не бесплатно строить будут, для контроля человек необходим. Вот он, Григорий Никитович, и понадобится…
— А зачем тебе дача?
— Как зачем? Да ты что, мать? Клок земли, во-первых, для Рости — первая радость. Сама знаешь, она цветы любит. Вон твоим астрам сейчас как ребенок обрадуется, крестьянская дочь как-никак. А с другой стороны, я старею, хочется иногда за городом день провести, воздухом подышать, с друзьями в простой человеческой обстановке встретиться…
— Уж на что хорошо у меня-то! Чай, дороги не забыл?
Сергей в деревне своей лет пятнадцать не был, может, и в укор слова эти показались, но Евдокия свое смущение прогнала прочь — как-никак в родительский дом зовет, не куда-нибудь. Но сын укора не почувствовал.
— Нет, мать, за сто километров киселя хлебать не годится. Да и дом твой, он тоже уже на ладан дышит…
В чем-то, конечно, сын прав, дом Евдокии и в самом деле древний, слегка похилившийся, венцы нижние червоточиной тронуты, но и ремонт небольшой — фундамент поднять, нижние венцы дубовые срубить, так он сто лет стоять будет, как говорят, еще и внукам достанется. При мыслях о внуках даже покоробило Евдокию: не дал бог детей Сергею, дом хоть и полная чаша, а вот ребятишек нет, и кажется ей семья сына какой-то ущербной, точно месяц на исходе.