— Шералиев, при малейшем его движении — стреляй на поражение! — крикнул я на вышку.
Странно, но зэк, даже стоя на коленях, продолжал улыбаться. Собака, спущенная с поводка, тут же бросилась на дверь кабины грузовика с противоположной от водительского места стороны и яростно залаяла.
— Серега, сходи-ка за пушкой на всякий случай, — сказал я собачнику.
Серега быстро вернулся с автоматом и, передернув затвор, взял кабину под прицел. Я обошел грузовик кругом, посмотрел снизу — вроде бы все нормально… Но собака продолжала лаять. Тогда я рывком распахнул вторую дверцу кабины и резко отпрыгнул в сторону, открывая Сереге сектор для огня. Из машины никто не выскочил на меня с заточкой в руке, там вообще никого не было. Зато на сиденье лежало что-то в большом холщовом мешке. Сквозь грубую материю проступала кровь…
Этого только не хватало! На последнем дежурстве — и ЧП… Теперь я могу еще на неделю здесь зависнуть: придется писать рапорты, ждать, пока приедет комиссия. У меня не было никаких сомнений: в мешке — труп. А что же еще может прятать в окровавленной тряпке уголовник, мотающий четвертый срок?
— Что в мешке? — строго спросил я у водителя.
— Возьми да сам посмотри, — нагло ответил он и усмехнулся, обнажив железные фиксы.
Я осторожно заглянул в мешок. Там лежали куски мяса!
— Зачем же ты его расчленил?! — воскликнул я, не удержавшись.
— Так он ведь полтонны весил! — ответил зэк.
— Кто?! — Мне не приходилось встречать человека, весящего хотя бы даже четверть тонны.
— Лось, кто! Мужики на лесоповале лося поймали в ловчую яму. А это — тебе подарок на дембель, лучшие части из сохатого, — и он уже открыто заржал.
— Что же ты сразу не сказал, змей?! — возмутился я, одновременно чувствуя огромное облегчение.
— Сюрпризом хотели, повеселее чтоб было.
— Считай, что сюрприз у вас получился — меня чуть кондратий не хватил, — признался я.
— Может, застрелить его за такие шутки? — Серега ткнул водителя стволом заряженного автомата в живот.
Урка сразу посерьезнел, и это очень развеселило и обрадовало Серегу. Юмор на зоне одинаковый и у зэков, и у солдат. Своеобразный, может быть, несколько мрачноватый юмор пенитенциарных учреждений.
Мы с Серегой закончили работу, у ворот не осталось ни одной машины. Закрыли зону, поставили ворота на сигнализацию. Для прохода остался узкий коридор, двигаться по которому можно, только имея специальный пропуск, за этим зорко следил Шералиев.
Я отправился спать. Последние дни в армии тянутся мучительно долго, я убивал время сном.
Проспав несколько часов, я встал и начал собираться домой. Вытащил из сумки «гражданку» — джинсы, свитер, зимнюю куртку и ботинки. Переоделся и посмотрел на себя в зеркало: ну что же, смотрюсь нормально: возмужал за два года, повзрослел.
В форме служащие Внутренних войск на дембель не рискуют ехать, особенно из тех мрачных мест. В поезде Архангельск-Ленинград большинство пассажиров составляли освободившиеся уголовники. И желтые буквы ВВ на краповых погонах приводили их в бешенство. Бывали смертельные случаи. Дембельнувшихся ВВшников, рискнувших все-таки отправиться домой в форме, находили зарезанными под железнодорожной насыпью.
В карман куртки я положил выкидной нож, изделие зоновских мастеров. Это была сильная вещь — рукоятка, отделанная костью, идеально совпадала со сжатой в кулак кистью, образуя с рукой единое целое. Точно под большим пальцем находилась кнопка. Если на нее нажать — пружина, спрятанная в рукоятке, стремительно и хищно выбрасывала стальное, убийственное лезвие, которое автоматически захватывалось фиксатором. Получалось элегантное, но в то же время смертоносное оружие. Немалый эффект вызывало визуально-шумовое действие. Клинок выскакивал как молния, с коротким, пугающим щелчком. Кроме этой чудесной вещи я вез с собой только фотоаппарат и дембельский альбом.
Я позвал Серегу, и мы стали готовить праздничный стол — отвальную. Из зоны мне принесли подарок на дембель — твердокопченую колбасу, шпроты, две бутылки «Столичной». С урками у меня сложились хорошие отношения, они уважали меня за спокойный беззлобный характер. Я находил в некоторых из них интересных собеседников, многому учился у этих повидавших жизнь людей. С солдатами у меня тоже было мало конфликтов, дедовщиной я никогда не увлекался. Это пристрастие, чаще всего, деревенских парней, для которых служба в армии — самое яркое впечатление в их бедноватой событиями и декорациями сельской жизни. Вот они и стремятся получить за два года максимальное количество эмоций, особенно на втором году службы, когда обретают неограниченную власть над «салабонами».