Однажды он зашел в эмигрантскую лавочку и купил там килограмм ржаной муки. Дома, не зная рецепта, замесил тесто, полагаясь исключительно на интуицию, и выпек в духовке буханку черного хлеба. Миша был не тем человеком, что будет сидеть и скучать о прошлой жизни. Нет! Это был человек действия. Отсутствует в стране ржаной хлеб, так его значит нужно сделать самому. Экспериментальная буханка напоминала по форме толстый блин, а по вкусу и консистенции — глину. Кагановича это не остановило, он записался в библиотеку, взял случайно оказавшуюся там книгу о производстве хлеба и приступил к делу серьезно. Оказалось, чтобы выпечь полноценный ржаной хлеб, одной муки и дрожжей мало. Нужна была закваска. Где же ее взять? В Питере, на хлебозаводе. Миша давно уже планировал проведать город на Неве, и теперь быстро собрался, взял отпуск и полетел.
На Ржевском хлебокомбинате договорился с работягами, и за бутылку портвейна ему вынесли полкило закваски. Это живой организм, его надо поить чистой водой, подкармливать мукой, перемешивать. Михаил упаковал закваску в термос и спешно вылетел обратно в Хайфу. В первый же вечер Каганович выпек у себя на кухне два чудесных «Бородинских» хлеба, добавив в тесто кориандр и сахар. На следующий день Миша отправился на работу, с собой у него были бутерброды с хлебом собственного приготовления. Работяги-эмигранты не поверили, что Михаил сам выпек этот чудный «Бородинский», думали, что он привез его из Питера. На следующий день Каганович принес каждому из шести работяг по целой ковриге. Захватило человека хлебопекарное дело. Ему стали поступать заказы, теперь уже за наличные деньги.
Михаил купил жарочный шкаф, установил его на кухне и уволился с работы. Выпечка хлеба занимала теперь все его время. В эмигрантских лавочках, куда Каганович сдавал свою продукцию, хлеб исчезал в первые минуты после открытия. Мощности жарочного шкафа уже не хватало, дело стремительно набирало обороты. Каганович снял подвальное помещение и приобрел подержанную печь, работающую на солярке. Производительность ее была — двести двадцать буханок в час. Но и ее вскоре стало не хватать. Каганович спешно вылетел в Петербург, где за бесценок приобрел еще две печки, промышленный тестомес и делитель для теста. Переправил все это оборудование в Хайфу и разместил в арендованном подвале. На входной двери повесил табличку: «ПЕКАРНЯ ЛЕНИНГРАД» — и нанял на работу нескольких горемык-пенсионеров, недавно прибывших из России и Украины.
К моменту, когда я устроился работать на это производство, пекарня выпускала уже несколько тысяч хлебов в сутки.
Работа была адская. В подвале царило настоящее пекло. В Израиле и так-то жаркий климат, а тут еще непрерывно работающие печки изрыгали из своих раскаленных недр огненный воздух. На кондиционер Каганович разоряться не собирался, ему было наплевать на работающих здесь людей, которым он платил зарплату ниже официального минимума, да еще и обсчитывал. Себя он уже возомнил хлебным королем и к рабочим относился как к рабам, зная, что пожилым эмигрантам некуда больше устроиться. Так на чужих горестях Миша толстел и увеличивал количество цифр на своем банковском счету.
Меня как нового неопытного сотрудника поставили работать на печи. Это было самое тяжелое место. Нужно было задвигать в раскаленные амбразуры тяжеленные коляски с подошедшим, уложенным в формы тестом, следить за температурным режимом, потом разгружать испеченные хлеба. Охренеть можно было от такой работы! Но я работал как проклятый. У меня ведь семья, Инга к тому же была беременна.
Одновременно с ночной работой в пекарне я устроился на курсы языка. Иврит не похож на языки других народов. В его письменности не существует гласных букв, слова пишутся справа налево. У израильтян нет заимствованных слов. Даже такое распространенное сейчас слово, как компьютер, звучащее одинаково почти на всех языках мира, в иврите произносится иначе — махшев. Зато из иврита даже в наш богатейший язык проникли многие, в основном жаргонные, словечки: фрайер, шмон, пендель, шахер-махер — этим неприятным заимствованиям в свой язык мы обязаны уголовникам еврейского происхождения. Кабала — чисто ивритское слово. Даже такое, казалось бы, исконно русское слово, как «решето», вероятно, имеет еврейский корень. «Решет» с иврита переводится как «сеть», а ведь решето — это не что иное, как натянутая с одного края полого цилиндра сетка. Фамилия известного опального олигарха Березовского происходит вовсе не от названия нашего национального дерева. «Берез» — в переводе с иврита обозначает «кран»…