С огромной радостью я обнаружил в почтовом ящике повестку в армию. Это было избавление от заводского рабства больше чем на месяц. В повестке был адрес военной базы, куда я должен был прибыть. База и на этот раз располагалась на оккупированных территориях, рядом с Иерихоном. Добираться туда я должен был самостоятельно.
Между Иерусалимом и Иерихоном курсировал бронированный автобус. Многослойные стекла, толщиной около десяти сантиметров, укрепленный стальной корпус, решетка на лобовом стекле делали из автобуса неприступную, пуленепробиваемую крепость на колесах. Пассажирами были в основном вооруженные военнослужащие и небольшое количество гражданских поселенцев — колонистов, проживающих на опасных территориях. Ехать в бронированном автобусе не очень приятно, он напоминает передвижную братскую могилу. Тяжелое транспортное средство с трудом поднимало в горы свое массивное тело, напрягая до предела сотни лошадей, спрятанных в форсированном двигателе. Делать мне было нечего, и я стал рассматривать пассажиров.
Почти все солдаты были обуты в облегченные рыжие ботинки, это говорило об их принадлежности к боевым подразделениям израильской армии. Все военные, как на подбор, оказались небольшого роста. Именно такие сухие, поджарые, низкорослые солдаты и делают войну. Они, благодаря своим габаритам, удобно размещаются в танках и бронетранспортерах, легко переносят длительные переходы, физически сильны и выносливы. А атлетически сложенные двухметровые статные красавцы годятся разве что для парадов, почетных караулов и других показательных акций, для выполнения конкретных боевых задач эти модельного вида молодцы не подходят. Девчонки-солдатки, едущие в автобусе, тоже небольшого роста, с крепкими задницами, большими стоячими сиськами, сексуальные. Гражданские пассажиры, в основном верующие евреи, были в черных сюртуках, черных широкополых шляпах, все до единого в очках и с бородами, у некоторых за уши заправлены длинные спиральные пейсы.
Автобус въехал в ворота укрепленного лагеря и сделал остановку. Это военная база, где мне предстояло провести ближайший месяц. Занят я буду восемь часов в сутки (две четырехчасовые смены на вышке), в остальное время я волен был делать все что угодно — смотреть телевизор, лежа на кровати и покуривая, бродить по военной базе, читать книжки, общаться с солдатами. После заводского кошмара мне показалось, что я попал прямо в рай! Наконец-то можно будет выспаться, отдохнуть душой и телом.
Через неделю райской жизни меня еще и домой отпустили на два дня, чтобы я отдохнул и проведал семью. До Иерусалима я доехал на том же бронированном автобусе. Там мне нужно было сделать пересадку. До хайфского автобуса оставалось еще время и я решил прогуляться по древнему городу. Я был в военной форме и с автоматом. Оружие в израильской армии выдают на постоянное ношение. Получив автомат, ты полностью за него отвечаешь, оружие нельзя оставлять без присмотра ни на секунду. Во время нахождения в части, даже если тебе нужно в туалет или в душ, автомат нужно брать с собой. Отправляясь на побывку домой, ты обязан тащить его и туда. Никого не удивляет, что в гражданском транспорте едут вооруженные люди. К солдатам в Израиле трепетное отношение, бывает, что в автобусе пожилые люди уступают место человеку в военной форме.
На автовокзале я купил фалафель. Это такие шарики из гороха, обжаренные во фритюре и засунутые в питу с добавлением салатов и соусов. Острая, сытная, вкусная еда. Запивал я ее пивом. Вдруг, судя по звуку, за несколько кварталов отсюда, раздался мощный взрыв. Задрожали витринные стекла магазинов, у припаркованных машин сработали сигнализации. Скорее всего, это был уже привычный для жителей Иерусалима террористический акт. Я поспешил на место происшествия, я ведь сейчас военный человек и, возможно, потребуется моя помощь.
Да, это действительно был теракт. Религиозный палестинский фанатик взорвал себя у входа в кафе. Спецслужбы Израиля работают молниеносно. Место происшествия уже оцепляли солдаты и полицейские, машины скорой помощи летели спасать уцелевших людей.
Кровь, осколки, стонущие раненые люди, трупы… Зрелище крайне тяжелое. Я обратил внимание на одну из погибших женщин. У нее задралась юбка и были видны несвежие, с пятнами трусы. Какую-то дикую несуразность усмотрел я в этом. Мертвый человек не может быть в грязных трусах, это неправильно. Но ведь эта несчастная женщина не готовилась сегодня умирать, ей и в голову не приходило, что сегодня ее бездыханное тело будет лежать на асфальте среди битого окровавленного стекла и люди смогут увидеть ее неопрятное нижнее белье. Помните, как у Булгакова говорил Сатана: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер».