- Давай, прополощу, - ухватился он и сейчас.
- Да иди уж, играй. Пока дождешься, сама скорее сделаешь. Да к осам снова не влезь!
- Чего это мать на тебя? - Спросил Михаль, когда они отошли. - Я дома и половины не делаю того, что ты.
- Нет, это она так, для «связки слов», - ответил Чэсь. - Она хорошая.
Они прошли двор, зашли за сарай, что прилепился с краю заборчика, разлеглись на мягкой траве. Отсюда открывался вид на луг и на красавицу Березину, что делала в этом месте плавный поворот, - тихоплавную, широкую, заросшую с этого - низкого - берега ольхой и ивами. Почти до самой реки спускаются делянки огородов и соток. Сбоку, на невысоком пригорке-кургане, виднеется памятник: обычная вертикальная гранитная плита, по углам - четыре бетонных столбика, соединенные провислыми посередине цепями. На плите, ребята знали, золотой краской сияют слова:
Русским воинам Отечественная войны
Советским воинам Великой Отечественной войны
Слава героям!
А немного дальше, за поворотом реки, где низкий берег понемногу начинает подниматься и становится высоким, крутым, - там, на самом обрыве, надежно скрытый в листьях дуба и ольхи, на ветвях, что переплелись довольно высоко над землей, - их шалаш .. .
Чэсь рассматривал монету.
- Вон там и нашел, - показал он в ту сторону, где был памятник. - Нет, ты глянь, Михаль, - ну, копия как у Оксаны! Не удивительно, что я попутал. Только в этой монете щербина глубже... Почему же, интересно, Оксана так дорожит этим... как она сказала?
- Талер.
- Так упрашивала: Чэсик, Чэсик, отдай...
- Когда это ты так краснеть научился? - Насмешливо прищурил на друга глаза Михаль.
- Да щека чешется, - еще больше покраснел Чэсь.-Посмотрел бы я на тебя, если бы тебя осы покусали... А! - Вспомнил он. - Скажи лучше, о чем ты разговаривал с ней?
- Я с ней не разговаривал.
- Ну, она с тобой - какая разница? Что она сказала тебе на ухо?
Михаль загадочно улыбался и молчал, словно хотел набить цену тем словам, которые может сейчас сказать другу, а может и не сказать.
- Не забывай, что монета моя, - напомнил Чэсь.
- Хорошо. Оксана шепнула, что в наших Поплавах спрятан клад. И разгадка, как его найти - в монете.
Чэсь недоверчиво хмыкнул. Он ожидал совсем другого... А тут - какой-то клад... Все это детское, из книг и фильмов. Если бы услышал это не от Михаля, а от кого-то другого, то поднял бы того на смех. Но Михаль никогда не врет...
- Ты серьезно? – спросил Чэсь, приподнявшись на локте.
- Оксане сказал отец. А ее отец, не забывай, известный историк, археолог, и просто так сказки рассказывать не станет.
- А подробнее? - сразу загорелся Чэсь. - Что за сокровище? При чем монета?
- Я знаю не больше тебя. Ты же сам слышал: Оксана обещала, что сегодня вечером ее отец расскажет эту историю. Я схожу, послушаю - и тогда будем что-то думать.
- А почему ты один?
- Потому, что меня одного звали. Может, еще всей компанией завалимся - я, ты и Дмитрий?
- Да, и Дмитрий! Мы должны быть все вместе. Или мы идем все втроем, или... или я зашвырну эту монету в Березину! - Решительно заявил Чэсь.
Часть вторая
ПОПЛАВЫ
Глава 13
Шалаш
Шалаш был сделан на высоте метров четырех, в кронах среди переплетенных ветвей дуба и толстенной ольхи, что росли вместе на обрывистом берегу реки. Вода тихо плыла внизу, иногда закручиваясь в водовороте, и тогда волны шлепали в берег, лизали желтый песок, вымывая обломанные, голые корни деревьев.
Место для шалаша где-то с месяц назад случайно нашел Чэсь. Тогда, в конце апреля, когда все вокруг было уже достаточно зеленым, припекало солнце; рыба, крупная плотва, нерестилась, поднимаясь из своих темных глубоких ям к поверхности, заходила в прибрежную шепотливую траву, на мель, где хватает еды и где совсем тепло, где можно даже вздремнуть, вяло шевеля плавниками.
На удочки, однако, рыба клевала слабо, Чэсь с Михалем с полдня таскали мелким старым дырявым Михалевым бреднем, потом тут же, у берега, купались, пытаясь в мутной воде ловить плотвичек руками... уставшие, замерзшие, поленились нести домой мокрый, тяжелый бредень - все равно, если такая погодка постоит еще, завтра снова захочется порыбачить. В прибрежных кустах оставлять бредень, каким бы старым и дырявым он ни был, не решились. Чэсь задрал голову, полез по кривой, жирной, без ветвей снизу ольхе, добрался до густой кроны, нырнул туда... и пропал.
- Эй, сюда! - Послышался сверху голос. - Да тут дом можно построить, в зарослях!
Оказавшись наверху, Михаль тоже не смог сдержать восторга:
Вот удивительно - ветви сами так растут, что как будто
шалаш. И видно отсюда все. А тебя, Чэсь, даже снизу, в двух шагах никак не было видно.
Смело оставив здесь, в «шалаше», бредень, на второй день ребята пришли на это место не с пустыми руками. Они притащили несколько дощатые коробок, которые нашли на свалке за местным магазином; кроме того, сверток мягкой алюминиевой проволоки, молоток, гвоздики и кусок рубероида. В тот день им было даже не до рыбы. Кипела работа На нижние параллельные ветви положили доски, обмотали проволокой - получился «пол», втащили наверх рубероид - отличный «потолок». Вот только на стены не хватило досок. Но ничего, дней впереди много, как много и коробок у магазина...
На выходные приезжал с близкого поселка Березы Михалев и Чэсев друг, Дмитрок. У его родителей в Поплавах была дача, только не в «низине», у реки, а под лесом. Дмитрока парни всегда охотно брали в свою компанию-потому, что он городской, а не задается, и потому, что он безотказный, со всем соглашается и слушается всегда как старшего Михаля, так и более молодого Чэся.
Теперь, когда наступали выходные, уже все втроем, связанные, конечно, строжайшей тайной, устраивали шалаш. И шалаш понемногу приобретал все более обжитый, даже уютный, как парням казалось, вид. Появились «стенки», сделанные из тех же досок от ящиков. На «пол» наслали мягкого мха. Внутри шалаш оказался довольно большой, вместительный - всем трем хватало места, еще и оставалось; можно было лежать, можно даже вставать во весь рост. Правда, высокому Михалю приходилось пригибать голову. В углу при «стенках» прибили две полочки, на которых разложили мелочи (что за жилье без кое-каких вещей?): удочки, коробочки с крючками, олово на грузики, котелок, отчищенный песком и все равно со следами копоти на боках, чайник, стаканчики с солью, перцем, бумага, спички, нож, даже жирная парафиновая свеча. На второй полке - оружие: охотничий нож, самопал - прикрепленные к деревянному ложу медные трубки, заклепанные на концах. Под полками в углу - выцветший до белизны походный рюкзак, который отдал парням Михалев отец, бредень, спиннинг, резиновые сапоги с высокими голенищами. Были в шалаше и «двери» - густолистная ветвь дуба, которая полностью закрывала вход. Ветвь пружинила: отогнешь ее, пролезешь в шалаш, а она - раз назад, и «дверь закрылась». И вот ты в шалаше. Так здорово здесь. Внизу течет, плещется о берег вода. По эту сторону видно дорогу, Чэсев дом и огород, другие близкие дома и огороды, памятник на холме. Ты все и всех видишь, а тебя никто. Никто и не догадывается, что ты здесь, на деревьях, живешь, словно птица или зверь. А всего интересней, когда дождь (только без молний, в грозу с молниями под дубом опасно): сидишь себе тихо в шалаше, капли шлепают о рубероид и о листву... А тут сухо, тепло, ты забыт всем миром, отрезан от людей, от привычной жизни...
Вскоре шалаш превратился в «штаб». И старший Михаль, и младшие Чэсь с Дмитроком - все были одновременно и «рядовыми бойцами» и «начальниками штаба». Дело в том, что вот-вот наступят летние каникулы. Надо обсудить и утвердить «план действия». План прост: не ходить же все лето, задрав головы, посвистывать, купаться, загорать и ловить рыбку. Одно, что надоест, а второе – одиннадцать - двенадцать лет самый возраст, чтобы понять, что в жизни далеко не последнее место занимают деньги. И богатым быть совсем неплохо. Особенно, если это не родительские, а твои собственные деньги. И ты можешь тратить их на все, что захочешь, не спрашивая ни у кого разрешения.