Выбрать главу
Фабио Неймар, «Жизнь и удивительные странствия Гийома Де Труа, Четвертого стража Утереила». Глава 2.
* * *

— Держи ее руки! — крикнул Михаэль.

Сирена что-то кричала на своем языке и неуклюже рисовала вязь. Глаза ее были выжжены, по щекам текла сажа.

— Что… что случилось?

Коряга, сам испуганный, суматошный со сна, как новобранец в первую побудку, схватил девушку и прижал к полу.

— Она взяла амулет стража, и свет… Свет, — Михаэль с восторгом вспомнил испепеляющий столб белого сияния. Было страшно, жутко и, вместе с тем, сердце разрывалось от какого-то безмерного счастья в груди.

«Я видел свет Утереила! Я видел?»

Михаэль наспех рассказывал об изгнанном страже, а сам пытался исцелить глаза сирены. Ничего не получалось. Казалось, некая сила, невидимая, неосязаемая, не магической природы, отобрала у девушки зрение и не хотела возвращать.

Под действием сонного заклятия Офелия стала успокаиваться и постепенно затихла.

— Г-где я? М-мы на болотах? — прошептала она. Михаэль почувствовал недоброе.

— Мы в пещерах, дитя мое, — осторожно начал монах. — Мы уже приехали, ты разве не помнишь?

Лицо Офелии сделалось испуганным. Сирена замотала головой.

— Что со м-мной? Что с глазами? Когда мы доехали до б-болот?

* * *

— Три века, — задумчиво произнес Коряга. — Мне даже думать не хочется, что же там за сила такая, что никому ничего не дает и никого не выпускает.

Михаэль через силу улыбнулся. От жары и тесноты ему было дурно, голова кружилась, и коридор, вместе со спиной наемника, шатался в припадке перед глазами.

Офелия то плакала, то кричала — слепая, в полуобмороке от жары, забывающая с каждой секундой еще один день из своей жизни. Коряга тащил девушку за руку, как ребенка, а Михаэль уже не знал, что с ней делать. Что вообще делать с их походом? Это тяжелое решение мог принять только Михаэль, и он наслаждался этой ответственностью — возможностью сказать «все, идем назад, мы проиграли» или «вы стали мне обузой, поймите» — и боялся ее.

Если всякий, кто пытается взять артефакт стража, сгорает и слепнет в свете Утереила, — нужен ли людям такой Бог? Он жесток и жаден, и ценит вещи больше своих пастырей. Стоит ли тогда идти дальше? Зачем стараться ради такого? Или нет Утереила, а только заколдованы необычным проклятием вещи. Свет и забвение — даже Михаэль мог бы наложить их на простой булыжник. Менее сильно, но все же мог бы.

Да и как взять щит? Как это думал сделать Авектус?

«Может, это связано с захватом души? Он хотел переселить себя в тело стража, чтобы гнев Утереила его не поразил? До чего же глупо — создать гениальное заклинание и погибнуть от простенькой блокировки».

Михаэль использовал на фляге весь сонм известных заклятий — ни одно не могло сдвинуть маленький предмет. Хотя бы поднять. Михаэль пробовал толкать его обычной палочкой — палочка сгорела. Пробовал кинжалом — сгорел и он.

«Как мы сможем взять щит? И кто убил двух стражей? Проклятие изгнания редкое, им владело за всю историю не больше десятка человек. Неужто сам первый страж изгнал друга. Зачем? Остановить проклятие и вылечить позже? Вязь была простая. Получить амулет? Но фляга оставалась с владельцем. Власть? Четвертый страж думал, что готовится ловушка. Раз остальные артефакты на месте — ловушка, чтобы заполучить… щит и бессмертие? Но третьего стража убили во время стычки, я же сам видел. А что я видел? Заклинание порчи костей, и второй страж владел подобными силами. Впрочем, ими и некроматический орден владел. Но, может, первый и второй сговорились? Они же вместе сражались после размолвки стражей. А… голова кругом».

На девятом уровне потолок стал еще ниже — едва ли не скреб макушку, стены сдавливали плечи. Михаэлю приходилось чуть нагибаться, а мешки нести боком, в руках, отчего мышцы беспощадно ныли. Он мечтал уже передохнуть, хоть минуту, хоть две, но знал, что толку от этого не будет — лишь сведет с ума теснота.

Воздух раскалялся и обжигал лицо, ноздри; пот градом катился по спине и ногам. Руки дрожали от веса, перед глазами стояли багровые пятна. Иногда Михаэль не замечал острых выступов стен, и они вдруг, враз, с ослепительной вспышкой боли разрывали рясу и кожу.

— Привал, дети мои, греемся, — прохрипел Михаэль и разозлился на себя, что в очередной раз пошутил неудачно.

Коряга остановился, чуть пошатнулся и неуклюже выпустил мешок. Офелия, словно зачарованная, брела дальше.

— Привал! — крикнул Михаэль и закашлялся. Девушка не остановилась, она все шла и шла, и монах с безразличием подумал, что отпустил бы сирену — пропадай, дура, пропадом, меньше забот, — но тут Коряга схватил ее за руку.