— Лейтенант! — обратился к нему Файн.
— Да? — откликнулся Вертхайм.
— Вот она, прямо перед нами, — Голгофа! — Файн указывал грязным пальцем на холм, который неожиданно выплыл из серой туманной дымки.
— Видите вон тот большой деревянный крест? Полковник Портер описывал его нам на вводной перед началом операции.
Лейтенант Вертхайм выхватил бинокль и навел его на Голгофу. Везде вокруг толстым слоем лежал плотный белесый туман. Но вокруг холма его не было — вершина ясно виднелась на фоне неба. А на самой вершине вздымался вверх огромный деревянный крест. Где-то рядом, примерно в миле от них, проходила линия фронта. Они были уже почти у цели. И где-то совсем близко должна была находиться та заброшенная ферма, где им предстояло благополучно укрыться.
— Отлично, — проговорил он, инстинктивно понижая голос почти до шепота. — Водитель, поезжай вперед и сверни на первом повороте направо. Это должно вывести нас на грунтовую дорогу, которая ведет непосредственно к ферме.
Они двинулись вперед в тот самый момент, когда желтое октябрьское солнце начало рассеивать остатки утреннего тумана. Все добровольцы держали оружие наготове и настороженно озирались по сторонам.
Но их предосторожности оказались ненужными. Подъехав к маленькой ферме, они увидели, что все поля вокруг нее усеяны трупами погибших американских солдат, которые лежали здесь нетронутыми со времени последней атаки на Аахен. Это означало, что, как и говорил им полковник Портер, немцев здесь не было уже очень давно.
Полчаса спустя все три грузовика уже были заведены в укрытия, а сами добровольцы поели, не разводя костер и не привлекая к себе внимания. Затем они легли спать.
Но несмотря на всю свою гигантскую усталость лейтенант Вертхайм не мог заснуть. И хотя он уже не раз сказал сам себе, что связной от полковника Портера появится здесь не раньше, чем через два часа, он все равно лежал с широко открытыми глазами, не в силах сомкнуть веки. Его нервы были напряжены, как туго натянутые струны. В конце концов поняв, что все равно не сможет уснуть, Вертхайм вскочил на ноги и вышел наружу помочиться.
Заслышав звук тугой струи, которая хлестала по камням, к нему подбежал часовой. Увидев перед собой лейтенанта, он опустил дуло винтовки и одновременно попытался отдать ему честь.
Лейтенант Вертхайм криво усмехнулся.
— Неужели ты ожидаешь, что я смогу взаимно отсалютовать тебе, Розен, держа в руках член? В учебниках и уставах ведь не написано, что нужно делать в подобных случаях, не так ли?
Рядовому Розену было двадцать лет. Он родился в Берлине в семье гауптмана 4-го прусского гвардейского полка. Но, несмотря на то, что его отец заработал себе «Голубого Макса»[39] за храбрость, проявленную в ходе Первой мировой войны — в частности, в битве под Верденом, — при гитлеровцах он был все равно посажен в концлагерь Дахау, где и сгинул.
Розен густо покраснел.
— Я не знал, что это были вы, сэр, — неловко произнес он.
— А кто, ты думал, здесь был — Бетти Грейбл[40] без трусов? — усмехнулся лейтенант Вертхайм. — Дело в том, что я никак не могу заснуть. Принял накануне слишком много бензедрина[41]. Пойду-ка я посмотрю, что делается там, на горке. За старшего пока останется Файн.
— Так точно, сэр, — отчеканил Розен — так, словно он сам служил сейчас в составе старой прусской гвардии или же проходил обучение в Форт Блисс[42], а не находился в действительности за линией фронта, выполняя смертельно рискованное задание.
Повесив на плечо свой карабин и проверив, на месте ли гранаты, лейтенант Вертхайм медленно двинулся в сторону Голгофы, умело перемещаясь от укрытия к укрытию. Он вызвался пойти добровольцем, чтобы выполнить эту смертельно опасную миссию, являясь чрезвычайно опытным пехотным офицером, побывавшим не в одном бою. Добровольцем же он стал после того, как получил извещение о том, что его единственная оставшаяся в живых ближайшая родственница, сестра Рози, умерла «от сердечной недостаточности» в концентрационном лагере Терезиенштадт. Так, по крайней мере, было написано в справке, поступившей через швейцарский Красный Крест. Рози являлась лучшей спортсменкой венской гимназии, в которой она обучалась до войны, и лучшей юной лыжницей среди девочек своего возраста во всей Верхней Австрии.
Когда лейтенант Вертхайм получил извещение о ее гибели, что-то словно надломилось в нем. И он понял, что стал другим человеком и уже никогда больше не сможет вернуться к прежнему состоянию. С этого момента будущее больше не интересовало его. Он также больше не думал о том, чтобы выжить на войне. Не интересовало его больше и то, чем жили его сослуживцы, — женщины, жратва, выпивка… Единственной мыслью, поселившейся в его мозгу, за исключением безмерной грусти по безвременно погибшей Рози, была мысль о том, чтобы отправить на тог свет как можно большее число гребаных краутов. Он думал только о том, как убить их — убить как можно больше, прежде чем они убьют его самого.