После окончания войны, вернувшись в новую демократическую Германию, в своих записках бывший командующий 6-й армией так объяснил свои действия в январе 1943 года:
«Преждевременное прекращение сопротивления под Сталинградом означало бы, что я дал толчок к проигрышу войны и что такие действия, как я тогда представлял себе, были бы направлены именно против немецкого народа... Мне тогда совсем не приходила в голову революционная мысль о том, чтобы сознательно вызвать поражение и тем самым привести к падению Гитлера и нацистского режима как препятствия для окончания войны. Мне также не было известно, чтобы подобное мнение высказывалось среди моих подчиненных».
Узнав, что наш ультиматум отвергнут, Донской фронт под командованием генерал-лейтенанта Константина Константиновича Рокоссовского совместно со Сталинградским фронтом, 62-й, 64-й и 57-й армиями, 10 января перешли в новое наступление. План операции предусматривал ликвидацию вражеских войск в западной части кольца, затем в южной, и после этого предполагалось нанести мощный удар с запада на восток, рассечь 6-ю армию на две части и уничтожить каждую в отдельности. Семь тысяч орудий и минометов одновременно открыли огонь по врагу. Началась новая операция, получившая наименование «Кольцо».
Когда бои шли в центре города, а кольцо окружения вражеской группировки сжималось все плотнее, в Кировском районе Сталинграда 20 и 21 января 1943 года прошел очередной XI пленум областного комитета партии. Мы обсудили и наметили неотложные меры по восстановлению в Сталинграде и освобождаемых от оккупантов районах, развитию местной промышленности, решили вопросы подготовки к весеннему севу.
Командующий 64-й армией Шумилов рассказал участникам пленума о положении на фронтах и от имени воинов-сталинградцев заверил нас, что враг будет разбит окончательно и бесповоротно.
После выступления члена Военного совета Сталинградского фронта генерала Сердюка, который рассказал о сложной обстановке в прифронтовом районе, я в своем выступлении проинформировал членов обкома партии о созданной немцами на оккупированных, а теперь освобождаемых территориях области разветвленной агентурной сети, призвал к необходимости повышения политической бдительности.
В единогласно принятом письме в адрес ЦК ВКП(б) пленум Сталинградского обкома выразил благодарность за ту неоценимую помощь, которая была оказана сталинградцам в тяжелые дни обороны, заверил партию и правительство, что Сталинград будет полностью восстановлен, поднимется из руин, станет еще краше, чем был до войны.
К утру 26 января войска 64-й армии под командованием генерал-лейтенанта Шумилова овладели Елынанкой. В эти же часы 21-я армия генерал-лейтенанта И. М. Чистякова, действовавшая на западе, соединилась в районе поселка завода «Красный Октябрь» и легендарного Мамаева кургана с частями 62-й армии, тем самым разделив противника на две изолированные друг от друга группы — северную и южную.
В тот же незабываемый день встретились герои Волги и Дона: танковая бригада М. В. Невжинского соединилась с гвардейцами генерала Родимцева. Состоялась радостная встреча гвардейцев Родимцева с гвардейцами Краснознаменной дивизии Н. Т. Таварткиладзе в районе Мамаева кургана.
В результате операции «Кольцо» немецкие войска были рассечены на две части: одна оставалась в центре Сталинграда (южная), и вторая (северная) была окружена в районе тракторного завода и завода «Баррикады».
— Известно ли чекистам, где расположился штаб 6-й немецкой армии и где в данный момент находится Паулюс? — спросил меня Рокоссовский.— Мои информаторы утверждают, что все немецкие генералы, в том числе и сам Паулюс, удрали в Германию. И еще, что вражеской группировкой остался командовать какой-то командир обыкновенной дивизии.
— Бас дезинформировали, Константин Константинович,— ответил я.— Сведения не верны. Паулюс со своими генералами, за исключением Хубе, которому главное командование сухопутных войск поручило реорганизовать снабжение 6-й армии вне котла, сейчас в подвале универмага на площади Павших борцов. В самом центре Сталинграда.
— Вы уверены? — перебил командующий Донским фронтом.
— Да, твердо. Неоднократно зафиксировано, как к универмагу подъезжают штабные машины.
Константин Константинович помолчал, видимо, размышлял над сведениями чекистов, затем сказал:
— Прошу ваших чекистов продолжать бдительно следить за универмагом. Это очень важно, чтобы не упустить Паулюса с его штабом!
Сжатая со всех концов плотным кольцом советских войск, 6-я германская армия пришла к своему неизбежному финалу, ее охватила агония.
Как они жили, чем питались и поддерживали свои последние силы в окружении, ясно говорит запись в дневнике боевых действий 6-й армии за первую декаду января 1943 года:
«Суточная продовольственная норма 6-й армии составляет ныне 75 граммов хлеба, 200 граммов конины, включая кости, 12 граммов жиров, 11 граммов сахара и 1 сигарету. К 20 января будут забиты все оставшиеся лошади».
Последний немецкий самолет, сумевший подняться с аэродрома в Гумраке, отвез в Германию 19 раненых и семь мешков писем. Ни одно из этих посланий родным и близким от окруженных солдат и офицеров не было доставлено по адресу. Геббельс изъял всю почту из Сталинграда, догадываясь, что могут писать из сталинградского «котла».
А письма, которые остались в «котле», прочли уже сотрудники советских политорганов.
Стоит вчитаться в написанные под огнем русского оружия в холодных землянках строки германских солдат, недавно еще слепо и бездумно веривших в нацистское государство и непобедимость вермахта. В последних письмах из «котла» авторы говорят немало горького, перед лицом неминуемой гибели с глаз воинов «великой» Германии спала пелена.
«Ты супруга германского офицера, поэтому примешь мои слова так же стойко, как ты стояла на платформе, провожая меня на Восток... Это мрачная борьба в безнадежной обстановке... Я не могу отрицать моей личной вины. Я не хочу избегать своей ответственности и думаю, что жизнью отплачу долг. Я не боюсь, только скорблю, что не могу дать лучшего доказательства мужества, чем погибнуть за это бесполезное, если не сказать преступное дело».
«...Только не тревожь меня добронамеренными советами. Легко давать прекрасные советы, но сейчас они бесполезны. Нужно было действовать в 1932 году, ты прекрасно знаешь это. А мы упустили момент. Десять лет назад дело можно было сделать избирательным бюллетенем. [20] Теперь это будет стоить жизни...»
«Никто больше не убедит меня, что умирают со словами «Германия» или «хайль Гитлер!» на устах. Многие умирают, но последние слова «мама», или имя кого-нибудь близкого, или мольба о помощи... Я видел сотни погибающих, многие из них принадлежали, как и я, к «гитлерюгенду», однако все они, если еще могли говорить, взывали о помощи или выкликали имя кого-нибудь, кто в любом случае не мог им помочь. Фюрер обещал вызволить нас отсюда, нам сообщили об этом, и мы твердо верили. Даже сейчас я верю, ибо я должен чему-то верить. Поэтому, Грета, оставь мне мою веру, всю мою жизнь, по крайней мере, восемь лет я верил фюреру и его слову. Ужасно, как в нем сомневаются здесь, и стыдно слушать, что о нем говорят, и не возразишь — у них факты...»
«...Я искал бога в каждой воронке, в развалинах каждого дома, везде, в каждом товарище, в моем окопе и в небе... Бог нигде не проявил себя. Нет, отец, бога нет. Он существует только в молитвах, в песнопениях пасторов, в звоне колоколов, но не в Сталинграде».
«Это конец. Еще одна неделя, и игра окончена. Говорить о причинах ныне нет смысла. Я только могу сказать следующее: не нам объяснять обстановку, а тому человеку, который несет ответственность за нас... Берегитесь, чтобы еще большая катастрофа не постигла страну...»