С «простой формальностью» он, конечно, «погорячился», но если смотреть правде в глаза, я вообще не должен был покинуть полигон после произошедшего, и то что мне удалось это сделать, иначе чем везением, не объяснить. Ну а теперь всё, пора сдаваться.
И я сдался. Проследил чтобы Виктор зашёл в дом, мысленно отдал указания демону-привратнику, и чинно-благородно проследовал до автомобиля.
Ехали долго. Стекла в микроавтобусе затонированны наглухо, поэтому определить направление не мог. Но не переживал, интуиция молчала. Она вообще успокоилась после разговора в больнице, а ещё появилось такое ощущение, будто я нажаловался маме, она вмешалась, и теперь у меня всё будет хорошо. Глупо конечно, но ассоциация в самый раз. Тем более что вырос я в неполной семье, отца убили когда мне было всего два года, и мама была для меня за обоих родителей. Строгая, но добрая, она действительно вытаскивала меня из всяких неприятностей, в которые я, будучи ребенком шкодливым и непоседливым, постоянно встревал.
Наконец машина остановилась, снаружи послышались голоса, дверь открылась и меня попросили выйти.
Пансионат, или что-то подобное — первое что пришло в голову когда удалось осмотреться. Центральный корпус из красного кирпича с узкими «амбразурами» окон, вокруг несколько строений «пожиже», и всё это безобразие или великолепие — кому как, обнесено сложенным из бетонных плит высоким забором.
Но колючей проволоки нет, значит всё-таки не тюрьма.
Майор куда-то пропал, а меня под конвоем из аж троих военных проводили ко входу в центральное здание.
Несколько ступеней, тяжелая дверь, за ней турникет и скучающий в стороне охранник в форме какого-то чопа.
Пока шли, хотел заговорить с сопровождающими, но уж больно лица их были неприветливыми. Поэтому сдержался, мало ли, какие им указания дадены.
Внутреннее убранство не впечатлило. Хмуро, серо, буднично. Утыканные дверями длинные коридоры, противно жужжащие лампы под потолком, выкрашенные в синий стены и горшки с цветами на подоконниках.
Возле одной из дверей «ведущий» конвоир тормознул, коротко постучал, и не дожидаясь ответа, запустил меня внутрь.
Стол, несколько стульев, да сейф в углу, — вот и всё убранство.
Через минуту дверь опять открылась и на пороге возникли двое доселе незнакомых людей в военной форме без знаков различия.
Один прошёл мимо меня, сел за стол, бросил перед собой папку, и небрежно махнув рукой, предложил сделать то же самое. Второй остался за спиной.
— Филатов Аркадий Афанасьевич? — заглянув в старомодно оформленную папку, спросил он.
— Так точно. — по-уставному ответил я.
— День, месяц, год рождения? — дознаватель смотрел так, что я понимал — передо мной профи. В форме бронетанковых войск без знаков различия, он мог быть в каком угодно звании, но мне почему-то казалось что это доктор. Психиатр, психолог, всё что угодно, но явно медицинский специалист.
— У вас всё написано, посмотрите.
С памятью у меня полный порядок, но тут, к своему ужасу, забыл в каком месяце родился донор. Число помню, год тоже, а вот июль или июнь — запамятовал.
Но «доктор» никак не отреагировал на мой «взбрык». Перевернул листок в папке, посмотрел внимательно, положил обратно и отодвинул сей манускрипт от себя.
— Что вы делали на территории полигона? — неожиданно из-за спины выступил второй военный. Небольшого роста, начинающий лысеть и толстеть одновременно, по сравнению с доктором выглядел он не очень сурово, но похоже в их паре был главным.
— Ничего особенного…
С этой стороны скрывать мне было нечего, и я поминутно рассказал обо всём что происходило в тот день, умолчав лишь о своём непосредственном участии.
Меня молча выслушали, потом «доктор» поднялся, открыл сейф и выложил на стол потерянный мною терминал.
— Ваш? — спросил он.
— Мой. Я его потерял тогда. — не стал отрицать очевидного.
— Где именно, и при каких обстоятельствах?
— Не знаю. Обнаружил пропажу уже в больнице, поэтому не скажу, извините…
— Хорошо. — доктор снова сел за стол, и переглянувшись с напарником, чуть ли не по слогам выдал,
— Тогда как вы объясните тот факт, что ваш терминал был найден в кабине шагохода?
И тут я вообще ушёл в глухую несознанку. — «Не знаю, не видел, не скажу». Ведь как такое можно объяснить? Скажешь А, заставят сказать Б, и далее по алфавиту.
— То есть, вы утверждаете что не знаете как устройство туда попало?
— Утверждаю.
— И никаких идей?
— Нет. Говорю же, испугался, спрятался где-то, потом встретил полковника, с ним дошёл до ангара с техникой, помог попасть в кабину, а сам полез на крышу. Оттуда заметил разбитую машину и человека рядом. Спустился, подошёл, человек был мертв, но я заметил что от машины к зданию тянется след волочения. Пошёл по нему и обнаружил начальника академии в очень плохом состоянии. Помог чем смог, дождался санитаров. Всё.
Пока я говорил, доктор так буравил меня взглядом, словно дырку прожечь пытался. Но что-то было такое в его глазах, не знаю, могу ошибаюсь, только показалось мне, что он поверил. Да, не всё в моём рассказе выглядит гладко, но правда обычно и есть такая, корявая и неудобная.
Ведь если терминал действительно нашли в кабине «Пересвета», тогда выходит что я там был, и более того, именно я и сдвинул нерабочую машину с места. Больше не кому.
Вот только такой расклад будет уже совсем из области фантастики, поэтому проще думать что терминал там оказался «самостоятельно», чем предполагать что сопливый мальчишка починил реактор, навалял пришельцам, сломал реактор обратно, и поставил машину на место.
Даже если допустить что реактор починился сам, а потом так же чудесно вернулся к исходному состоянию, то предполагать на полном серьёзе что школьник, пусть и одарённый, сможет управлять одним из самых сложных существующих шагоходов — это такой бред, что опять же проще придумать способ каким терминал этого школьника оказался в кабине по каким-то иным причинам. — Не знаю, крылья выросли, или к ботинку чьему-нибудь прилип. Вариантов можно назвать кучу, и все они будут выглядеть правдоподобней версии с юным пилотом.
Ну и потом, насколько я понимаю, в руках у военных остался как минимум один шагоход пришельцев в «живом» состоянии. Так неужели им заняться больше не чем?
— Что ж… Поверим тебе на слово. — наконец отведя взгляд, дознаватель достал из ящика стола большеэкранный терминал, и потыкав по кнопкам, добавил,
— Вот ещё что… Тут пообщаться с тобой хотят… На, поговори…
Экран мигнул, и передо мной появилось бледное лицо полковника Невского.
— Здравствуйте, Аркадий Афанасьевич… — негромко поздоровался он.
— Рад видеть вас в здравии. — отозвался я.
— Кхе кхе… — закашлялся Невский. — до здравия мне, как Китая… Но я тоже рад тебя видеть…
— Взаимно.
— Во-первых, — спасибо, мне сказали что ты меня вытащил, ничего что я тыкаю?
— Нет, нормально. Вытащили вас санитары, я показал только…
— Это одно и тоже. Не показал бы, я б там и сдох… А так, глядишь, поживу ещё… Я вообще что хотел сказать, мне тут донесли что проблемы у тебя в школе, вроде как конфликт какой-то, чуть не пол класса из-за этого экзамены не сдали. Это правда?
Жаловаться я не привык, тем более малознакомым людям, только здесь был другой случай, поэтому ответил обтекаемо.
— Что-то около того, но решаемо, разберусь как-нибудь.
Невский усмехнулся.
— Не надо как-нибудь, надо нормально разобраться. С директором вашим я связался, потолковал с ним, мужик он не плохой, обещал сделать красиво. А начальник мой, генерал Петровский, — слыхал наверное?
Я неопределенно мотнул головой.
— Ну неважно. Главное что он дал добро несмотря на результаты экзаменов зачислить тебя и всех желающих из твоего класса в академию. Как ты на это смотришь?
Смотрел я более чем хорошо, хоть и не верил что это личная инициатива незнакомого мне генерала. Чтобы принять такое решение, да ещё и с такой скоростью, надо иметь вескую аргументацию. И если я хоть что-то понимаю в этой жизни, аргументы ему привели с самого верха.