– Будь ты проклят! – Сакаши на коленях пополз в угол комнаты, поднял кусок половицы и бросил Книжнику извлеченный из тайника сверток. – Подавись! И проваливай из моего дома. Ты… ты меня обокрал, негодяй!
– Спасибо, – спокойно сказал Книжник, допил вино, встал и направился к выходу.
На улице было темно – все фонари давно погасли, безлунное небо затянули тучи. Книжник прочел заклинание Ночного Путника и поспешил убраться из района трущоб.
В гостиницу он пришел уже под утро. Хозяин спал, и дверь Книжнику открыл ночной слуга. Книжник дал ему монету и поднялся к себе в комнату. Закрыв дверь, развернул сверток, который забрал у Сакаши.
Три предмета были Книжнику хорошо знакомы – костяная резная брошь с руной внутри, шестиугольный янтарный амулет в оправе и серебряный пояс из фигурных покрытых письменами блях. А четвертый предмет не имел никакой магической ауры. Обычный золотой медальон на цепочке. Книжник нажал на крышку медальона – она откинулась, из медальона выпала мягкая светлая прядка детских волос. Книжник наклонился, осторожно поднял прядку, вложил в медальон и защелкнул крышку. Он нашел то, что искал. Впору благословлять трусость и жадность Сакаши – подлец не решился продать свою мародерскую добычу, не захотел рисковать, а может, почувствовал магическую силу предметов и пытался сам ее использовать. Продай он реликвии, найти их было бы куда сложнее. Теперь надо придумать способ вернуть эти вещи хозяйке.
И после этого надеяться, что они помогут ей освободиться от Покрова Тени.
За окнами роскошно обставленной спальни резиденции наместника начало сереть. Мирчел повернула голову и посмотрела на Ирмаса. Наместник крепко спал, время от времени слегка похрапывая. Сейчас отважный вожак "Ястребов Дреммерхэвена", гроза дома Айоши и прославленный по всему Хеаладу лучник казался Мирчел совсем юным и беспомощным. Сразу вспомнилась санджийская пословица: "Во сне даже лев-людоед напоминает домашнюю кошку".
Мирчел сбросила с себя одеяло, подошла к столику в углу комнаты и налила себе воды – ее мучила похмельная жажда. Пирушка в резиденции Ирмаса закончилась за полночь, да и то потому, что наместнику захотелось любви. Остаток ночи Мирчел провела в его спальне – так уже не раз бывало прежде. В Дреммерхэвене каждый знает, что Мирчел Ледяная Кровь не только десница грозного Ирмаса Удэна, но и его любовница. Правда, сегодня они спали вдвоем – вопреки обыкновению Ирмас не уложил в постель с собой и Мирчел еще одну женщину. Из тех шлюх, что были сегодня на наемничьей пирушке, ни одна им с Мирчел не приглянулась.
Мирчел жадно выпила воду, налила второй кубок и вернулась к постели. Мимоходом глянула на себя в зеркало, удовлетворенно хмыкнула – не зря приближенные к Ирмасу барды зовут ее Стальным Цветком. Кто в Дреммерхэвене может с ней сравниться красотой? В этом мерцающем свете хрустальных светльников она кажется особенно таинственной и прекрасной. Мирчел протянула руку с кубком к зеркалу, свободную руку запустила в свою роскошную светлую гриву, изогнулась в талии, приняв самую соблазнительную позу. Хороша. Даже очень хороша. Отражение в зеркале лучезарно улыбнулось Мирчел, словно говоря – что может быть приятнее для женщины, чем осознание своей красоты?
– Любуешься на себя?
Она вздрогнула и пролила воду из кубка. Ирмас лежал на боку и, подперев голову рукой, наблюдал за ней.
– Ты прелестна, – сказал наместник. – Однажды я брошу этот поганый городишко и переберусь в Селтонию. Благословенна земля, рождающая таких красивых женщин.
– Ты никогда не бросишь Дреммерхэвен, – Мирчел подошла к кровати и легла рядом с Ирмасом. – И знаешь почему? Власть для тебя значит больше, чем любовь. Ты же просто упиваешься ею.
– А ты нет? Твои отвага и решительность сделали тебя знаменитой. Тебя боятся и почитают по всему острову.
– И ненавидят. Называют Кровавой Девой и Упырицей. Я хочу вина.
Ирмас позвонил в колокольчик. Появившийся слуга молча выслушал приказ наместника и удалился, стараясь не поднимать глаз на обнаженную женщину, лежавшую рядом с хозяином.
– Рассвет хорошее время для любви, – сказал наместник, опрокинув Мирчел на спину и наклонившись над ней. – Придумаем новую игру?
– Почему ты послал меня в тот монастырь?
– Гойлон, Гойлон! – Ирмас вздохнул. – Я сожгу этот проклятый рассадник суеверий вместе со всем укрывшимся там сбродом. А эту старую ворону Беренику прибью к дереву гвоздями. Мне начинает действовать на нервы то, что ты постоянно о них говоришь.
– Прости, милый. Но ты же не хотел, чтобы я там все разорила?
– Нет, не хотел. А теперь хочу. Пошлю туда Клоча. Пусть сожжет там все дотла.
– Прошу тебя, не надо.
– Ах, теперь ты просишь за этих гусынь в белом? – Ирмас наклонился к груди Мирчел, поймал губами ее выпуклый розовый сосок, потом лизнул ее щеку. – Заставь меня помиловать их. Пусть я растаю в твоих объятьях.
– Постой, Ирмас. Я хочу тебе сказать… Там, в монастыре мне вдруг стало очень страшно.
– Тебе? Страшно? Не смеши меня, Мири. Если бы я не знал тебя больше полугода, я бы может и купился на твои слова. Ты не знаешь, что такое страх.
– Милый, расскажи, как я попала в Дреммерхэвен.
– Зачем? Ты никогда меня об этом не спрашивала.
– Я хотела, но боялась воспоминаний. А сейчас я очень хочу вспомнить.
– Ты была ранена. Очень тяжело. Тебя нашли мои люди около Нараино. Прямо на дороге. Сначала они подумали, что ты из людей Айоши, просто решили тебя обобрать и бросить на съедение воронам. Сняли с тебя доспехи и увидели татуировку на твоем плече…
– А что моя татуировка?
– Дракон, милая. Знак дома Эдхо. И мои парни решили, что ты из наших. Привезли тебя в Дреммерхэвен. Сет-Пилюля выходил тебя, хотя дела твои были очень плохи.
– И все?
– А что ты еще хочешь знать?
– Нет-нет, больше ничего… Поцелуй меня.
Слуга принес вино, и Ирмас сам наполнил ее чашу. Они пили вино и целовались, а потом наместник предложил ей поиграть в горячую всадницу. Мирчел с развратной улыбкой забралась на своего командира и шепнула:
– Сейчас, милый, я покажу тебе, что такое настоящий галоп…
Их близость всегда напоминала битву. По ночам крики и стоны из спальни наместника разносились по всей резиденции, заставляя караульных на этажах и во дворе улыбаться и отпускать похабные шутки. Ирмасу нравилось, когда Мирчел брала в постели инициативу на себя. Он требовал, чтобы она его кусала, щипала, царапала, обзывала самыми грязными словами – его это возбуждало. Но сам он был с ней на удивление ласков, нежен и даже сентиментален. И на этот раз он просто лежал, закрыв глаза, гладил ладонями ее бедра и грудь и стонал в такт движениям Мирчел. Когда же девушка довела его и себя до разрядки и с удовлетворенным вздохом опрокинулась на постель рядом с ним, Ирмас взял кубок с вином, вылил Мирчел на живот и начал слизывать, спускаясь все ниже к ее бедрам.
– Щекотно, – хихикнула Мирчел. – Что ты делаешь?
– Соль, – хриплым голосом прошептал наместник. – Вкус соли. Вкус моей родины. Твои глаза – это море, вкус твоего тела – это морская соль.
– Боги, Ирмас, ты стал поэтом!
– С тобой я готов стать кем угодно.
– И все-таки, зачем ты отправил меня в монастырь?
– О. молния Рунды! – простонал наместник. – Ты просто змея, Мири.
– И все-таки?
– Я не хочу сейчас говорить о политике.
– Так это политика?
– Да, мое солнце. Слава этой старухи Береники и ее гойлонской общины не дает мне покоя. Айджи считают Беренику святой. Говорят, она просто-таки чудеса творит. Мне это не нравится. Я не признаю авторитетов, кроме себя. Я хотел поставить их на место.
– Тогда что тебе мешает покончить с Гойлоном?
– Принц Оваро тоже расположен к нэни. И дядя принца Кадаи считает, что айджи должны иметь авторитетного духовного наставника. Мол, такие люди полезны для справедливого дела дома Эдхо. Если бы не их воля, я давно бы не оставил от Гойлона камня на камне. Но тебе я благодарен. Ты побывала там и дала этим святошам понять, что мы не оставим их в покое. Пусть трясутся от страха.