Аргантоний милостиво принял подарки - куски янтаря и египетский душистый жир. Велел сесть.
- Фокея - союзник Тартесса,- сказал он, ощупывая грека взглядом. Медленно взял с блюда кусок мяса.
Кошки, тесня одна другую, потянулись к нему. Но царь поднял кусок выше, протянул Горгию.
- Отведай. Мясо укрепляет силы. Я хочу знать, почему не стало видно в Тартессе фокейских кораблей.
Горгий сказал, что Фокея по-прежнему дорожит союзом с Тартессом, но на Море возникли большие опасности. Тут он подумал немного, припомнив выкрики давешних глашатаев, и добавил:
- Конечно, все знают, что Карфаген - ощипанная цапля на кривых ногах.
Аргантоний хмыкнул, оторвал для грека еще кусок мяса. Заговорил о чем-то с Павлидием.
За последние дни Горгий уже привык к звучанию тартесской речи, а тут, как ему показалось, разговор шел не по-тартесски. Слова шипели, как весла в кожаных уключинах.- Особый язык для себя придумали?- подивился Горгий.
- Дошло до меня,- сказал царь, перейдя на греческий,- что ты хочешь выменять на свои товары оружие из черной бронзы. Так ли это?
- Фокея в опасности, великий басилевс,- осторожно ответил Горгий,- Персы собираются пойти на нас войной, потому и велено мне привезти из Тартесса оружие. И если у нас будет оружие из черной бронзы…
- Ослепительный,- сказал верховный казначей Миликон, не дав Горгию договорить.-Трек не знает наших законов.
- Сапроний, прочти купцу закон,- велел царь.- В греческом переводе.
Поэт встал, нараспев произнес:
- Теперь, фокеец, ты знаешь,- сказал Аргантоний.
Он откинулся на подушки, потирая живот обеими руками, лицо его исказила гримаса: видно, начиналось жжение. Павлидий подал чашу с водой, но Аргантоний оттолкнул ее и поднялся.
- Миликон,- сказал он,- поможешь греку в торговле.
Он удалился, сопровождаемый стаей кошек. Павлидий вышел вслед за ним.
В галерее, Венценосной Цапли царь оглянулся, недовольно буркнул:
- Ну что еще? Покоя от вас нет.
- Грек лжет, Ослепительный,- доложил Павлидий.- Он сказал моим людям, что, опасаясь карфагенян, прошел Столбы безлунной ночью. А как известно, этими ночами стояла полная луна…
- Утомляешь ты меня, Павлидий, Если грек - карфагенский лазутчик, то займись им. А мне не докучай. Эй, усыпального чтеца ко мне!
После ухода царя придворные почувствовали себя свободнее. Сапроний быстро доел баранину, выпил вина и, не отирая жирных губ, придвинул к себе тыкву в меду. Миликон, перебирая холеными пальцами бородку, шептал что-то на ухо учёному Кострулию, а тот хихикал, поводя вокруг острыми глазками.
Горгий сидел, не притрагиваясь к еде, и не знал, что делать. Уйти без разрешения было неприлично, оставаться - вроде бы ни к чему.
Наконец черные глаза Миликона остановились на нем.
- Не хочется в такую жару заниматься делами.- лениво сказал верховный казначей,- но что поделаешь, грек: царь повелел, заняться тобой.
Горгий учтиво наклонил голову, всем видом выказывая, что ему крайне неприятно подвергать беспокойству такую высокую особу.
Сапроний оторвался от еды, засопел, остановил на Горгии тяжелый взгляд.
- Послушай грек,- сказал он,- много ли в Фокее поэтов?
- Есть у нас певцы-аэды,- ответил Горгий.
А много- ли их - не знаю, господин. Не считал.
- Многочисленность поэтов идет во вред власти,- высказался Сапроний. И без обиняков добавил:-У меня кончился запас египетских благовоний. Умащиваться нечем.
- Чтобы тебя умастить,- насмешливо заметил Миликон,- надо извести столько жиру, сколько иному хватит на год.
Кострулий захихикал.
- Если бы это сказал не ты, светозарный Миликон…- недобрым тоном начал Сапроний.
- То ты бы немедля написал стихотворный донос,- закончил, смеясь, Миликон.- Знаю я тебя.-Он поднялся, стряхнул с одежды обглодки.- Идем, грек.
- Господин,-обратился Горгий к Сапронию,- у меня есть немного египетского жира. Если позволишь, я…
- Завтра вечером,- перебил его толстяк,- приходи в мой дом по ту сторону стены. Я пришлю за тобой раба.