В юго-западной части города, обнесенной крепостными стенами, жила знать. Дворцы здесь были обращены не и заболоченным, поросшим камышом берегам Бетиса, а к синей океанской равнине. К северу от крепости остров полого повышался, взгорье густо поросло буком и орешником, и тут, з лесу, на зеленых полянах, стояли загородные дома тартесских вельмож.
Сюда-то, в загородный дом Сапрония, и привел Горгия присланный за ним молчаливый гонец.
Пробираясь вслед за гонцом по темным лесным тропинкам, Горгий беспокойно думал о том, что принесет ему нынешний вечер. Все складывалось не так, как он полагал. Вместо привычной честной торговли - с криком, божбой, обильной выпивкой,- пугающе-непонятные разговоры с недомолвками. Запреты какие-то: с одним не торгуй, с другим не торгуй, сиди и жди… А чего ждать? Пока карфагеняне не заграбастают Майнаку? Тогда и вовсе не выберешься с этого нелюбимого богами конца Ойкумены… А дни идут, наксосский наждак как лежал, так и лежит мертвым балластом в трюме, и люди ропщут от здешнего пекла и запрета сходить на берег, и Диомед куда-то запропастился, и растут расходы (не похвалит за это Критий, ох, не похвалит!) Вот и сейчас он. Горгий, тащит, прижимая к груди, две амфоры с дорогим благовонным жиром, а ведь и обрезанного ногтя за них не получит, придется отдать задаром тому толстяку.
Не любил Горгий пустых расходов.
Но еще больше тяготило его мрачное предчувствие. В знойном небе Тартесса не появлялось ни облачка, но всем нутром, всей кожей ощущал Горгий приближение грозовой тучи. Пугал запрет Миликона идти сухим путем. Почему он велит обязательно плыть морем? Он-то не выжил из ума, знает, что у карфагенян целы перья в хвосте. Поди-ка ощипай такую цапельку - как бы самому не угодить ей в длинный клюв… И как понимать странный его намек:- «Никто тебе ничего не передавал?..»
Плюнуть бы на все, тайно продать корабль с грузом, разжиться быками и повозками и пуститься поскорее в Майнаку, подальше от хитросплетений здешних властителей. Но тогда - прощай, обещанная доля в Критиевой торговле, прощай, собственное дело…
Принести бы жертвы богам, умилостивить их, да вот беда: нет в Тартессе греческого храма. Здесь, как подметил он, знатные почитают бога Нетона и простолюдинам велят его почитать, но те чаще клянутся Черным Быком. Странное это дело: будто не одного они племени, властители и народ.
Под ногами у Горгия потрескивали сухие ветки, шуршала трава. Мелькнули впервые, за стволами деревьев, освещенные окна. Гонец и Горгий прошли в ворота и направились к дому. Доносилась музыка, за окнами метались тени. Горгий споткнулся о носилки, стоявшие у двери. Плохая примета, подумал он. Гонец, так и не промолвив ни слова, ввел Горгия в длинную залу. Шибануло в нос душным запахом благовоний, меда, распаренных тел. На низеньких мягких скамейках вокруг стола сидели пестро одетые люди. Пили, ели. Иные, отвалясь от стола, подхватывали за развевающиеся легкие одежды танцовщиц, что проносились мимо, притягивали к себе. Танцовщицы гибко, без улыбки, изворачивались, неслись дальше, кружась и быстро перебирая босыми ногами.
Ближе всех к двери сидел Литеннон, мелкозавитый щеголь. Он оглянулся на Горгия, поманил пальцем, подвел его к Сапронию, Поэт, навалившись брюхом на стол, держал обеими руками большого серого кота и громко спорил с соседом- одутловатым стариком с багровым лицом, тыкал пальцем коту в усатую морду. Кот озлился, зашипел, куснул Сапрония. Толстяк вскрикнул, сунул укушенный палец в рот, тем временем кот спрыгнул со стола.
Сапроний поднял на Горгия тяжелый взгляд.
- Господин,- начал Горгий,-дозволь мне…
- Сверкающий! - завопил Сапроний.- Как смеешь ты умалчивать мое…- Тут он увидал амфоры у Горгия под мышками. - А, ты, грек, который… Давай сюда!
Он вытащил затычки из горлышек, шумно понюхал одну амфору, другую. Было видно: понравилось.
- Как известно,- провозгласил он,- не люблю я чужеземцев, но тебе, грек, говорю: садись за мой стол, будь моим гостем. Эй, налейте греку вина!
Горгия усадили между одутловатым стариком и плотным плешивым человеком, который мало ел и все поигрывал зеленым стеклышком. Этого человека Горгий видел на царском обеде.